А вожак в рубашке из металла

Обновлено: 29.06.2024

Поэт и переводчик Николай Алексеевич Заболоцкий родился 24 апреля (7 мая н.с.) под Казанью в семье агронома. Детские годы прошли в селе Сернур Вятской губернии, недалеко от города Уржума. По окончании реального училища в Уржуме в 1920 едет в Москву продолжать образование.
Поступает в Московский университет сразу на два факультета — филологический и медицинский. Литературная и театральная жизнь Москвы захватила Заболоцкого: выступления Маяковского, Есенина, футуристов, имажинистов. Начав писать стихи еще в школе, теперь увлекся подражанием то Блоку, то Есенину.
В 1921 переехал в Ленинград и поступил в Педагогический институт им. Герцена, включился в занятия литературного кружка, но еще "собственного голоса не находил". В 1925 окончил институт.
В эти годы он сближается с группой молодых поэтов, называвших себя "обэриутами" ("Объединение реального искусства"). Их редко и мало печатали, но они часто выступали с чтением своих стихов. Участие в этой группе помогло поэту найти свой путь. В 1926 — 1927 служил в армии. По окончании службы получил место в отделе детской книги ОГИЗа, активно сотрудничал в детской литературе, в журналах для детей "Еж" и "Чиж". Выходят его детские книжки в стихах и прозе "Змеиное молоко", "Резиновые головы" и др. В 1929 вышел сборник стихов "Столбцы", в 1937 — "Вторая книга".
Сегодня не каждый навскидку вспомнит стихотворение Заболоцкого, а между тем строчки супер-популярного романса «Очарована, околдована…» известны практически каждому. Поэзия Заболоцкого вообще очень музыкальна. Так, его стихотворение «Меркнут знаки Зодиака» получило в конце ХХ века большую популярность, став «Колыбельной» («…спит растение картошка, засыпай скорей и ты») — немало этому поспособствовал коллектив «Территория», сделавший стилизованный под Средневековье клип на песню. Наконец, строчки «Душа обязана трудиться, и день и ночь, и день и ночь!» также принадлежат Николаю Заболоцкому!
А между тем, жизнь Заболоцкого сложилась совсем не радужно. Достаточно сказать, что по обвинению в антисоветской деятельности поэт был арестован и отбыл четырехлетнее заключение на дальнем Востоке — его обстоятельства подробно освещены в «Ста письмах 1938—1944 годов», написанных Заболоцким семье. И хотя с приходом хрущевской «оттепели» и творческая, и бытовая жизнь поэта наладились, подорванное здоровье было не вернуть…
Последнее десятилетие много работал над переводами грузинских поэтов-классиков и современников, посещал Грузию.
В 1950-е такие стихи Заболоцкого, как "Некрасивая девочка", "Старая актриса", "Противостояние Марса" и др., сделали его имя известным широкому читателю. Последние два года жизни он провел в Тарусе на Оке. Тяжело болел, перенес инфаркт. Здесь были написаны многие лирические стихотворения, поэма "Рубрук в Монголии". В 1957 он побывал в Италии.
14 октября 1958 Заболоцкий скончался от второго инфаркта.

Вылетев из Африки в апреле
К берегам отеческой земли,
Длинным треугольником летели,
Утопая в небе, журавли.

Вытянув серебряные крылья
Через весь широкий небосвод,
Вел вожак в долину изобилья
Свой немногочисленный народ.

Но когда под крыльями блеснуло
Озеро, прозрачное насквозь,
Черное зияющее дуло
Из кустов навстречу поднялось.

Луч огня ударил в сердце птичье,
Быстрый пламень вспыхнул и погас,
И частица дивного величья
С высоты обрушилась на нас.

Два крыла, как два огромных горя,
Обняли холодную волну,
И, рыданью горестному вторя,
Журавли рванулись в вышину.

Только там, где движутся светила,
В искупленье собственного зла
Им природа снова возвратила
То, что смерть с собою унесла:

Гордый дух, высокое стремленье,
Волю непреклонную к борьбе -
Все, что от былого поколенья
Переходит, молодость, к тебе.

А вожак в рубашке из металла
Погружался медленно на дно,
И заря над ним образовала
Золотого зарева пятно.
1948

* * *
При первом наступлении зимы,
Блуждая над просторною Невою,
Сиянье лета сравниваем мы
С разбросанной по берегу листвою.

Но я любитель старых тополей,
Которые до первой зимней вьюги
Пытаются не сбрасывать с ветвей
Своей сухой заржавленной кольчуги.

Как между нами сходство описать?
И я, подобно тополю, не молод,
И мне бы нужно в панцире встречать
Приход зимы, ее смертельный холод.
1955

Мой зонтик рвется, точно птица,
И вырывается, треща.
Шумит над миром и дымится
Сырая хижина дождя.
И я стою в переплетенье
Прохладных вытянутых тел,
Как будто дождик на мгновенье
Со мною слиться захотел.

Обрываются речи влюбленных,
Улетает последний скворец.
Целый день осыпаются с кленов
Силуэты багровых сердец.
Что ты, осень, наделала с нами!
В красном золоте стынет земля.
Пламя скорби свистит под ногами,
Ворохами листвы шевеля.

3. Последние канны

Все то, что сияло и пело,
В осенние скрылось леса,
И медленно дышат на тело
Последним теплом небеса.
Ползут по деревьям туманы,
Фонтаны умолкли в саду.

Одни неподвижные канны
Пылают у всех на виду.
Так, вытянув крылья, орлица
Стоит на уступе скалы,
И в клюве ее шевелится
Огонь, выступая из мглы.
1955

Очень люблю стихи Заболоцкого! Раньше больше нравились его ранние стихи, например, "Безумный волк", потом оценила и поздние. А любимое - "Я воспитан природой суровой".

А я люблю только "Столбцы". Вот такой я туповатый. Прочитал отличную биографию Заболоцкого, написанную его сыном Никитой, полюбил Николая еще больше, больнее, сломанного и истерзанного. Но вот его послелагерные стихи полюбить не судьба мне.

Скромничаете! :) Ведь "Столбцы" труднее для восприятия. Трагическая судьба, но по сравнению с другими обэриутами Заболоцкому еще "повезло" - он не погиб в 30-е годы.

Да уж, там всех выкосило. Кажется, только Костя Вагинов от туберкулеза сгинул. Остальные - в горниле.
Столбцы - ни фига не трудно воспринимать, если их читает любимый дед и с детства.

Портал Стихи.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и законодательства Российской Федерации. Данные пользователей обрабатываются на основании Политики обработки персональных данных. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.

А вожак в рубашке из металла

Это стихотворение создано поэтом в 1957 году.

Какой прекрасной и величественной предстает летящая журавлиная стая благодаря эмоционально окрашенным эпитетам: утопая в небе, длинным треугольником, серебряные крылья, широкий небосвод. Возникает чувство свободы, простора, красоты. И вместе с тем эта красота хрупкая: об этом говорит эпитет немногочисленный. Журавлям приданы человеческие черты – стая названа народом, у них есть отеческая земля — это олицетворение, подтверждающее единство всего живого на земле.

В третьей строфе, построенной на антитезе, появляется чувство тревоги: «…блеснуло / Озеро, прозрачное насквозь, / Черное зияющее дуло…» В словах возникает более общее значение: это столкновение света и тьмы, добра и зла, жизни и смерти. О выстреле говорят метонимии: луч огня, быстрый пламень– эти слова-образы позволяют наглядно представить себе происшедшее и передать внезапность трагедии. А журавль изображен посредством перифраза (замены названия предмета описательным оборотом): частица дивного величья. Благодаря этому тропу, созданному из высоких, поэтических, открыто эмоциональных слов, мы понимаем, что погибла не просто птица, каких много, а уникальная частица дивной и великой природы. И это необычайно усиливает эмоциональную окраску изображаемого, заставляет почувствовать горечь и невосполнимость утраты.

Контраст настроения первых двух строф с двумя последующими создается и средствами стиха. Стихотворение написано пятистопным хореем. Этот размер дает возможность чрезвычайно разнообразить звучание строк. Сравните, как звучат первые строки: «Вылетев из Африки в апреле…» Здесь всего три ударения, и речь течет плавно, замедленно. А вот другая строка: «Луч огня ударил в сердце птичье…» – здесь все нечетные слоги ударные, их оказывается пять, и потому стих звучит жестко, резко. Изменение ритма при сохранении размера помогает подчеркнуть антитезу и таким образом передать мысль: гибель журавля – катастрофа для всего мира, ведь погибла красота!

По-разному построены предложения в этих строфах: в первой строфе предложение начинается с второстепенных членов, главные члены появятся только в его конце, отчего мысль развертывается постепенно, а в третьей строфе предложение начинается сразу с главных членов, и это тоже придает речи жесткость. Но помните: как изменение ритма, так и изменение строения предложений только помогают передать мысль, заставляют читателя обратить внимание на главное – на противопоставление значений слов, которые определенным образом организованы синтаксисом и стихом для усиления контраста.

Дальше – опять антитеза: смерть вожака – жизнь журавлиной стаи. Главное слово здесь – горе, звуки его повторяются в других словах: огромных, горестному, вторя, и этот повтор усиливает значение открыто эмоционального слова. Однако, несмотря на горе, жизнь продолжается, об этом говорит энергичное и эмоциональное слово рванулись, противопоставленное словам с отрицательной эмоцией. Средствами сопоставлений и противопоставлений слов поэт утверждает: жизнь сильнее смерти, есть вечные ценности, неподвластные смерти. Уходящие передают новым поколениям бессмертные чувства: «Гордый дух, высокое стремленье, / Волю непреклонную к борьбе».

Не только тропы, но и слова в прямом значении приобретают большую значимость. Журавли– это птицы, но и не только птицы, это образ красоты и величия. Глагол обрушилась не утратил своего прямого значения, но стал еще означать внезапную гибель чего-то очень значительного и неповторимого. Прилагательное холодную (волну) означает реальный холод апрельской воды, но еще говорит и о холоде смерти. Так слова изображают картину и вместе с тем переносят нас к мыслям о жизни и смерти, о бессмертии гордого духа.

Поэт утверждает, что такое бессмертие есть. Рассмотрим последнюю строфу. Нельзя не заметить, как внезапно после описания гибели, окрашенной трагической эмоцией в двух первых строках, вдруг возникает светлое чувство. Смена настроения передается прежде всего лексическим прямым и переносным значением слов, но не менее важны и фонетические средства, звучание слов, аллитерация.

В двух первых строках вы обратите внимание на метафору – в рубашке из металла, будто на вожака надели металлическую рубашку, так сковала его смерть. Слова погружался медленно тоже открыто эмоциональны. Здесь очевидна роль аллитерации: вожак– в рубашке – погружался; металла – медленно– на дно– эти повторы делают речь затрудненной, замедленной.

А в двух последних строках эмоциональная окраска слов светлеет, и это подчеркнуто их звучанием, непохожим на звуки предыдущих строк: заряобразовалазолотого (здесь г звучит как в) зарева, к тому же большинство ударных гласных – а. Это не означает, что сами по себе звуки несут в себе светлую или темную эмоцию, все дело в контрасте звучания двух первых и двух последних строк. Именно контраст звучания усиливает противопоставление слов, эта антитеза подчеркивает возникшее в словах новое значение – утверждение бессмертия тех высоких духовных ценностей, о которых говорилось в предыдущей строфе.

К 75-летию победы в отечественной войне

БАЛЛАДА О СЕДЫХ
Говорят, нынче в моде седые волосы,
И «седеет» безумно молодость.
И девчонка лет двадцати
Может гордо седою пройти.
Но какому кощунству в угоду,
И кому это ставить в вину.
Как нельзя вводить горе в моду,
Так нельзя вводить седину.

Память, стой, замри! Это надо.
То из жизни моей -- не из книжки…
Из блокадного Ленинграда
Привезли седого мальчишку.
Я смотрела на чуб с перламутром
И в глаза его очень взрослые.
Среди нас он был самым мудрым,
Поседевший от горя подросток.

А ещё я помню солдата.
Он был контужен взрывом гранаты.
И оглох… И навек онемел…
Вот тогда, говорят, поседел.
О, седая и мудрая старость.
О, седины неравных боёв.
Сколько людям седин досталось
От неотданных городов.
А от тех, что пришлось отдать --
Поседевших не сосчитать.

Говорят, нынче в моде седИны…
Нет, не мода была тогда:
В городах седые дымины,
И седая в селе лебеда.
И седые бабы-вдовицы,
И глаза, седые от слёз,
И от пепла седые лица
Над холмом поседевших берёз.

Пусть сейчас не война… Не война…
Но от горя растёт седина.
…Эх ты, модница, злая молодость.
Над улыбкой седая прядь…
Это даже похоже на подлость…
За полтинник седою стать.
…Я не против дерзости в моде,
Я за то, чтобы модною слыть.
Но седины, как славу, как орден
Надо, выстрадав, заслужить.

Другие статьи в литературном дневнике:

29.04.2020. Цитаты любимых в юности поэтов
25.04.2020. К 75-летию победы в отечественной войне
23.04.2020. Жизнь после жизни
20.04.2020. ***
17.04.2020. Думай и богатей во всех смыслах!
12.04.2020. Жизнь Чехова
10.04.2020. Эпиграф к сказке Алиса в стране чудес
09.04.2020. поэтесса по имени Белла
02.04.2020. Магия слова и волшебство целителей
01.04.2020. Карантин с книгами Владимира Динеца

Портал Проза.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и российского законодательства. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.

Все бывает
Джойнт. 100 лет.
История и истории
История Израиля в иврите
Есть город золотой
Гебрариум
Иерусалимский трамвай
Чужие письма
В те дни, в наше время
Исчезнувшие книги
История протестного движения
Тэффи. Воспоминания.
Письма великих
Полковник из Большой Сейдеменухи
Прогулки по Стене
65. История Израиля в плакатах
Е-неделя
Частная история
Живая история
Архив тем

Сразу после публикации стихотворения «Журавли» была замечена ошибка. В письме к Заболоцкому доцент кафедры зоологии МГУ Благосклонов писал: «Рубашку из металла еще можно принять — птица стального цвета, но чтобы птица тонула — поверить никак нельзя». Разумеется, автор поэмы «Птицы», где точно описан урок анатомии пернатых, не нуждался в такого рода указаниях. Значит, поэт сознательно шел против «натуры», подсказывая, что за жанровой картинкой стоит что-то иное.

Два крыла, как два огромных горя,
Обняли холодную волну,
И рыданью горестному вторя,
Журавли рванулись в вышину.

Гордый дух, высокое стремленье,
Волю непреклонную к борьбе, —
Всё, что от былого поколенья
Переходит, молодость, к тебе.

А вожак в рубашке из металла
Погружался медленно на дно,
И заря над ним образовала
Золотого зарева пятно.

Николай Заболоцкий. Автопортрет. 1925 год

Написанное в 1948 году стихотворение «Журавли» по поэтике ничем не отличается от других стихов так называемого «позднего» Заболоцкого.

Для поклонников «Столбцов», «Лодейникова», «Торжества земледелия» или «Безумного волка» поэтическая продукция «позднего» Заболоцкого — это очевидная творческая капитуляция, отступление от завоеваний Хлебникова и обэриутов в сторону классицистской риторики с ее «торжественной картинностью, холодным пафосом, выспренностью и рассчитанными эффектами» (критик Даниил Данин о поэме «Творцы дорог» 1 ).

Не менее, чем ориентация на классицистскую оду или аллегорию, этому периоду творчества Заболоцкого свойственны гражданские мотивы в духе Некрасова и морально-бытовая рефлексия в духе популярной тогда у читателей и официально поддержанной поэзии (Щипачев). Если учесть, что именно три этих элемента — классицизм, преемственность XIX веку по революционно-демократической линии и допущение в искусство интимного момента (семья, брак, любовь) — были основой эстетического и идеологического проекта последних лет сталинского правления, то вывод относительно «позднего» Заболоцкого представляется неизбежным: предпринятая поэтом радикальная перестройка собственного творческого метода есть не что иное, как сознательно выбранная «стратегия выживания». Но, как доказывает опыт, выживание поэта не гарантирует витальности стиха.

С другой стороны, достаточно многочисленны и не менее значимы голоса тех, кто находит в этих холодных неоклассицистских аллегориях, пронизанных мощной метафорикой, по силе и неожиданности не уступающей прихотливым тропам 1920–1930-х годов, самостоятельную ценность и числит их по разряду шедевров русской поэзии. На этом вернисаже «Журавли» прочно утвердились в том же ряду, что и близко родственный им «Лебедь» или «Портрет» и «Некрасивая девочка», ни в чем названным «парадным портретам» не уступая и ни в чем их не превосходя.

Но именно в стихотворении «Журавли» — и только в нем — мы обнаруживаем странный сбой, грубейшую ошибку. Ошибку внетекстового, реального плана, немыслимую именно для Заболоцкого с его превосходным знанием живой природы, в том числе (и особенно!) — орнитологии. Между тем в последней строфе мы читаем:

А вожак в рубашке из металла
Погружался медленно на дно…

Первая строка попросту несусветна, поскольку перед ней говорится о «луче огня», то есть выстреле из «черного зияющего дула», каковой выстрел попадает в «сердце птичье». И вот каким-то удивительным образом пуля, попавшая в сердце — вовнутрь журавля, облекает птицу снаружи! Допустим, что перед нами некоторая недоработка поэтического образа. Но за этим следует фактическая ошибка, ни к какому образу отношения не имеющая. И сразу же после публикации стихотворения эта ошибка была замечена — в письме к поэту доцент кафедры зоологии МГУ Константин Николаевич Благосклонов писал: «Рубашку из металла еще можно принять — птица стального цвета, но чтобы птица тонула — поверить никак нельзя».

Разумеется, автор поэмы «Птицы», где точно описан урок анатомии пернатых (хотя и без упоминания журавля), не нуждался в такого рода указаниях специалиста. Но, схваченный за руку, поэт предложил заменить опрометчивую строку вариантом: «Уплывал, не падая на дно…».

Николай Заболоцкий. Автор фотопортрета — сын поэта Никита Заболоцкий. 1948 год

Доцент Благосклонов готовил сборник стихов и прозы о птицах, готовил долго, так что вышел он только в 1959 году. И в этой антологии помещены заболоцкие «Журавли» с измененной, в угоду доценту, строкой. Но это было в первый и последний раз: во всех авторских публикациях и автографах — по воле поэта и вопреки законам природы — журавль тонет.

А из этого следует одно: поэт сознательно шел против «натуры», подсказывая внимательному читателю, что за жанровой картинкой стоит что-то иное.

Любопытно проследить и за другими вариантами, оставшимися в черновиках.

Место строки «Там вверху, где движутся светила…» первоначально занимала другая: «Только там, где плавают светила…». Здесь причина замены абсолютно понятна — слишком прямая и очевидная отсылка к Лермонтову:

Тихо плавают в тумане
Хоры стройные светил…

Тем не менее данный — отброшенный — вариант необыкновенно важен, ибо указывает на то, что русская классическая поэзия соучаствует в процессе создания «Журавлей».
Примечательна и судьба другого варианта — во фразе:

И частица дивного величья
С высоты обрушилась на нас…

первоначально — вместо слова «дивного» — стояло: «божьего». Тут как будто тоже все понятно: в 1948 году поповская лексика не могла быть пропущена ни одним редактором. Однако в паре с Лермонтовым данный вариант предстает не случайной оговоркой, а, скорее, проговоркой, указывающей на то, какие предельные символы и силы (Демон и Бог) ушли в подтекст известного нам текста.
И при всем том Заболоцкий упорно держится за научно несостоятельную строчку:

Погружался медленно на дно…

В чем причина? А причина в том, что такой именно случай — гибели героя в водной пучине — уже был описан русской поэзией:

…Иртыш волнуется сильней —
Ермак все силы напрягает
И мощною рукой своей
Валы седые рассекает…

Плывет… уж близко челнока,
Но сила року уступила,
И, закипев страшней, река
Героя с шумом поглотила.

Лишивши сил богатыря
Бороться с ярою волною,
Тяжелый панцирь — дар царя
Стал гибели его виною.
(Кондрат Рылеев, «Смерть Ермака»)

Соломон Михоэлс. Рисунок А. Г. Тышлера

Заметим еще, что «тяжелый панцирь» в балладе снабжен указанием на происхождение: «дар царя». Это нам понадобится в дальнейшем, а пока, кроме «рубашки из металла», ничто не связывает утонувшего вождя казачьей дружины с утонувшим вожаком журавлиной стаи. Кроме, пожалуй, еще одного обстоятельства: Ермак гибнет, угодив в Кучумову западню, но ведь и «черное зияющее дуло», внезапно поднявшееся из кустов, похоже больше не на охоту, а на засаду, тайное предумышленное убийство.

В остальном — поэтические климаты, то есть образность Заболоцкого versus описательность Рылеева, так же далеки друг от друга, как Африка от Сибири. С Африки и начнем.

Где та «отеческая земля», куда устремляются журавли, покинувшие Африку в апреле, чтобы осенью в ту же Африку вернуться? Ответ очевиден: земля эта европейская, в частности русская, для которой журавль птица почти что «нашенская» — журавушка! Вот только пункт прибытия — «долина изобилья» — не имеет своего прототипа ни в русской реальности (особенно реальности 1948 года), ни в русской поэзии.

Но все эти элементы: отбытие из Африки, «долина изобилья», называемая «отеческой землей», как цель пути, вожак, «немногочисленный народ» — идеально укладываются в один сюжет, и место этому сюжету в одной единственной книге, оттого и названной Книгой книг: вождь Моисей, уводящий свой немногочисленный народ из африканского Египта в землю, текущую молоком и медом, ту, что была для этого народа Страной праотцев, то есть «отеческой землей». И немногочисленный народ этот избран Б-гом, а значит, в каждом сыне этого народа есть частица Б-жьего величия. И вождю этого народа не суждено вступить в Землю обетованную.

Правда, вожак, в отличие от Моисея, умер не своей смертью, но был предательски убит.

А тогда мы не можем не вспомнить еще одно произведение русской поэзии, где «журавлиный народ» тесно связан со специфическим преступлением — подлым убийством в результате заговора. Речь, понятно, идет о балладе Шиллера «Ивиковы журавли» в переводе Василия Жуковского. Однако, наряду с этим классическим переводом, существуют, как минимум, еще два. И один из них принадлежит перу Николая Заболоцкого.

Этот труд высоко оценил сам Кашкин: «Заболоцкий услышал в стихах Шиллера и передал то, что делает для нас осязательным саморазоблачение убийц Ивика… Заболоцкий донес до читателя то, что было утеряно даже Жуковским» 2 . К сожалению, что это было за «то», утерянное даже Жуковским, Кашкин не прояснил. Попробуем поэтому отыскать наиболее существенные отличия.
Во-первых, это мотив сродства (параллелизм судьбы поэта и журавлей), о котором объявляет сам Ивик в момент, когда над ним проносится журавлиная стая.

О спутники, ваш род крылатый,
Досель мне верный провожатый,
Будь добрым знамением мне.
Сказав: прости! Родной стране,
Чужого брега посетитель,
Ищу приюта, как и вы;
Да отвратит Зевес-хранитель
Беду от странничьей главы.

О птицы, будьте мне друзьями!
Делил я путь далекий с вами,
Был добрым знамением дан
Мне ваш летучий караван.
Теперь равны мы на чужбине, —
Явившись издали сюда,
Мы о приюте молим ныне,
Чтоб не постигла нас беда.

Самое значимое расхождение — признание сродства с журавлями по признаку равенства на чужбине и надежды на безопасный приют. Разумеется, современному восприятию резкое, однозначно трагическое слово «чужбина» говорит намного больше, чем вялая «туристическая» формула «чужого брега посетитель». Упование же на покровительство Зевса Заболоцкий попросту отбрасывает…
Признаемся, что, в отличие от Кашкина, саморазоблачение «Ивиковых убийц» не показалось нам столь уж осязательным, но вот описания убитого в двух показаниях выразительно отличаются одной существенной визуальной деталью.

И труп узрели обнаженный:
Рукой убийцы искаженны
Черты прекрасного лица…

И труп был найден обнаженный,
И лик скитальца искаженный
Печатью ужаса и мук…

Плакат к фильму «Летят журавли». Художник Б. А. Зеленский. 1957 год

От какого наследства отказался Заболоцкий?
От «прекрасного лица» — черты лица не прекрасны, но, напротив, — искажены ужасом и мукой. (Примечательно, что эпитет «прекрасный» Заболоцкий затем восстанавливает, но лишь применительно к персонажу бездействующему и нейтральному: «Один лишь Гелиос прекрасный / Об этом может рассказать».)

Существенны и многозначительны отличия в назывании и описании пространства действия: Жуковский чаще всего использует слово «амфитеатр» и лишь единожды «театр», Заболоцкий — только «театр».
Жуковский сравнивает заполненные публикой скамьи с движущимся в бурю лесом:

И движутся, как в бурю лес,
Людьми кишащи переходы,
Всходя до синевы небес…

Заболоцкий «шумящий лес» заменяет «волнами» и, сохраняя «небеса» как высшую точку движения людей и скамей, сами скамьи обозначает словом «изгибы», то есть указывает на волнообразность ритма и образа движения зрителей:

В театре эллины сидят
Глухошумящие, как волны,
Вплоть до небес движенья полны,
Изгибы тянутся скамей.

(Ср. «Лебедь»: «И светлое льется сиянье / Над белым изгибом спины, / И вся она, как изваянье / Приподнятой к небу волны».)

Иными словами, метафорический ландшафт «Ивиковых журавлей» Заболоцкий выстраивает как полную рифму к сюжетно-заданному водному ландшафту «Журавлей» собственных.

На этом возможности интертекстуального анализа, видимо, исчерпываются. Установленные в ходе него семантические блоки следующие:
Танах: Земля обетованная; журавлиная стая, аллегорически уподобленная Б-гоизбранному народу; вождь, которому не суждено достичь желанной цели.
Лермонтов: причастность происходящего Высшей Силе.
Шиллер: сопряжение журавлей и предательского убийства; театр; лицо, изуродованное гримасой ужаса и мук; водная стихия.
Рылеев: трусливое нападение; гибель предводителя как расплата за царскую милость («дар царя»).

Беда лишь в одном: все эти, достоверно опознаваемые, блоки никак не складываются в единую конструкцию. Поэтому представляется допустимой попытка поиска сюжетной основы стихотворения вне пределов русской и переводной поэзии. И тогда наше внимание привлекает дата написания стихотворения «Журавли» — 1948 год.

В личной жизни Николая Заболоцкого этот год ничем особенным не отмечен — ни плохим, ни хорошим. Жил под Москвой, занимался переводами, в высказываниях был осторожен. А вот в мире внешнем произошли в тот год два события: образование Государства Израиль и убийство Соломона Михоэлса.

И оба эти события связала воедино воля одной личности — Иосифа Сталина. Это по его прямому указанию Советский Союз поддержал создание еврейского государства, и по его приказу был ликвидирован Еврейский антифашистский комитет и физически устранен тот, кто в глазах всего мира являлся национальным лидером советского еврейства. Задумывался ли бывший ученик духовной семинарии над теологическими последствиями своей причастности к возвращению евреев в «отеческую землю» или руководствовался исключительно геополитическими интересами первого в мире социалистического государства?

Единственным свидетельством теологического перепуга Сталина могут служить по его же приказу развязанная беспрецедентная антисемитская кампания и убийство Михоэлса как пролог к ней. Ведь никакого иного идеологического или прагматического (то есть рационального) объяснения «борьбе с космополитами» так и не было найдено!

Две темы — библейская (причем не без внятного христианско-антисемитского акцента — вспомним «Бегство в Египет») и сталинская — характерны для последнего («позднего») периода творчества Заболоцкого.

«Он говорил, — рассказывала Екатерина Васильевна [Заболоцкая, вдова поэта], — что ему надо два года жизни, чтобы написать трилогию из поэм “Смерть Сократа”, “Поклонение волхвов”, “Сталин”. Меня удивила тема третьей поэмы. Николай Алексеевич стал мне объяснять, что Сталин сложная фигура на стыке двух эпох. Разделаться со старой этикой морально, культурно ему было нелегко, так как он сам из нее вырос. Он учился в духовной семинарии, и это в нем осталось» 3 .

Если наше предположение справедливо, становится понятным сцепление сюжета Исхода с мотивом убийства — это потрясение от ожившей священной истории, в которой на роль Моисея русская реальность не предложила никакой иной фигуры, кроме актера Михоэлса. Понятны тогда и устранение эпитета «прекрасный» из описания лица покойника в «Ивиковых журавлях» — природа не наделила Михоэлса внешней красотой, и настойчивое повторение слова «театр».

С другой стороны, до того, как пасть жертвой самодержца, Михоэлс был властью обласкан и отмечен, в частности, Сталинской премией (1946) и многочисленными орденами. А в ироническом обиходе того времени грудь, украшенная множеством орденов, именовалась «иконостасом». Поэтому мы предполагаем, что «рубашка из металла» в стихе и есть такой «иконостас» государственных наград — тот самый «дар царя», о котором писал Рылеев.

Ни одного слова в стихотворении нельзя заменить. Потому и отказаться от того, что мертвое тело вожака тонет, Заболоцкий никак не мог — убийство продиктовало уже самую первую строфу:
Длинным треугольником летели,
Утопая в небе, журавли.

Оттого и место гибели: «Озеро, прозрачное насквозь…» — опрокинутое небо. Начало и финал «Журавлей» замкнуты в неразрывное кольцо.
А осиротевший журавлиный народ рванулся в вышину — недоступную убийцам обитель свободы. И «там, где движутся светила», им было возвращено:

Перечень этих превосходных качеств определяется как то, что по наследству переходит от уходящего поколения к молодому, — прозрачнейший парафраз библейского выражения «из рода в род» — ми-дор ле-дор.

А вот и неизбежный контекст — книга Исход: «И сказал еще Б-г Моисею: так скажи сынам Израилевым: Г-сподь, Б-г отцов ваших, Б-г Авраама, Б-г Исаака и Б-г Иакова, послал меня к вам. Вот имя Мое на веки, и памятование о Мне из рода в род. И сказал: Я выведу вас от угнетения Египетского в землю , где течет молоко и мед» (3:15, 17).
Память вернулась, и народу был дан знак: он не оставлен, — над телом павшего вождя небесная десница воздвигла путеводный Огненный Столп.

И заря над ним образовала
Золотого зарева пятно.

Удивительная у символов судьба — выпущенные однажды на волю, они в конце концов настигают своего создателя. Сын поэта, Никита Заболоцкий, вспоминал: «В театр и кино отец ходить не любил. Что касается кино, то отец, посмотрев в кинотеатре какой-нибудь фильм, что бывало редко, обычно утверждал, что он ничего не понял. Однако по телевизору отец фильмы иногда смотрел. Почему-то запомнилось, что накануне инфаркта в 1954 году отец смотрел фильм “Юность Максима”, а вечером накануне смерти [в 1958 году] — “Летят журавли”» 4 .

-----------------------
1. Данин Д. Мы хотим видеть его лицо / / Литературная газета. 27.12. 1947.

2. Кашкин И. Для читателя-современника. М., 1977. С. 478–479.

3. Заболоцкий Н. Н. Жизнь Н. А. Заболоцкого. М.: Согласие, 1998. С. 531.

4. Заболоцкий Н. Н. Об отце и нашей жизни / / Воспоминания о Заболоцком. 2-е, доп. изд. М.: Советский писатель, 1984. С. 269.

Николай Заболоцкий мои любимые

Зацелована, околдована,
С ветром в поле когда-то обвенчана,
Вся ты словно в оковы закована,
Драгоценная моя женщина!

Не веселая, не печальная,
Словно с темного неба сошедшая,
Ты и песнь моя обручальная,
И звезда моя сумашедшая.

Я склонюсь над твоими коленями,
Обниму их с неистовой силою,
И слезами и стихотвореньями
Обожгу тебя, горькую, милую.

Отвори мне лицо полуночное,
Дай войти в эти очи тяжелые,
В эти черные брови восточные,
В эти руки твои полуголые.

Что прибавится - не убавится,
Что не сбудется - позабудется.
Отчего же ты плачешь, красавица?
Или это мне только чудится?

***
О красоте человеческих лиц

Есть лица, подобные пышным порталам,
Где всюду великое чудится в малом.
Есть лица - подобия жалких лачуг,
Где варится печень и мокнет сычуг.
Иные холодные, мертвые лица
Закрыты решетками, словно темница.
Другие - как башни, в которых давно
Никто не живет и не смотрит в окно.
Но малую хижинку знал я когда-то,
Была неказиста она, небогата,
Зато из окошка ее на меня
Струилось дыханье весеннего дня.
Поистине мир и велик и чудесен!
Есть лица - подобья ликующих песен.
Из этих, как солнце, сияющих нот
Составлена песня небесных высот.

***
Облетают последние маки

Облетают последние маки,
Журавли улетают, трубя,
И природа в болезненном мраке
Не похожа сама на себя.

По пустынной и голой алее
Шелестя облетевшей листвой,
Отчего ты, себя не жалея,
С непокрытой бредешь головой?

Жизнь растений теперь затаилась
В этих странных обрубках ветвей,
Ну, а что же с тобой приключилось,
Что с душой приключилось твоей?

Как посмел ты красавицу эту,
Драгоценную душу твою,
Отпустить, чтоб скиталась по свету,
Чтоб погибла в далеком краю?

Пусть непрочны домашние стены,
Пусть дорога уводит во тьму,-
Нет на свете печальней измены,
Чем измена себе самому.

***
Разве ты объяснишь мне - откуда
Эти странные образы дум?
Отвлеки мою волю от чуда,
Обреки на бездействие ум.

Я боюсь, что наступит мгновенье,
И, не зная дороги к словам,
Мысль, возникшая в муках творенья,
Разорвет мою грудь пополам.

Промышляя искусством на свете,
Услаждая слепые умы,
Словно малые глупые дети,
Веселимся над пропастью мы.

Но лишь только черед наступает,
Обожженные крылья влача,
Мотылёк у свечи умирает,
Чтобы вечно пылала свеча!

***
Не позволяй душе лениться

Не позволяй душе лениться!
Чтоб в ступе воду не толочь,
Душа обязана трудиться
И день и ночь, и день и ночь!

Гони ее от дома к дому,
Тащи с этапа на этап,
По пустырю, по бурелому
Через сугроб, через ухаб!

Не разрешай ей спать в постели
При свете утренней звезды,
Держи лентяйку в черном теле
И не снимай с нее узды!

Коль дать ей вздумаешь поблажку,
Освобождая от работ,
Она последнюю рубашку
С тебя без жалости сорвет.

А ты хватай ее за плечи,
Учи и мучай дотемна,
Чтоб жить с тобой по-человечьи
Училась заново она.

Она рабыня и царица,
Она работница и дочь,
Она обязана трудиться
И день и ночь, и день и ночь!

Читайте также: