А все же порядок вещей нелеп люди плавящие металл
Обновлено: 05.07.2024
Ах, как нам было весело,
Когда швырять нас начало!
Жизнь ничего не весила,
Смерть ничего не значила.
Нас оставалось пятеро
В промозглом блиндаже.
Командованье спятило
И драпало уже.
Мы из консервной банки
По кругу пили виски,
Уничтожали бланки,
Приказы, карты, списки,
И, отдаленный слыша бой,
Я — жалкий раб господен —
Впервые был самим собой,
Впервые был свободен!
Я был свободен, видит бог,
От всех сомнений и тревог,
Меня поймавших в сети.
Я был свободен, черт возьми,
От вашей суетной возни
И от всего на свете.
Я позабуду мокрый лес,
И тот рассвет, — он был белес, —
И как средь призрачных стволов
Текло людское месиво,
Но не забуду никогда,
Как мы срывали провода,
Как в блиндаже приказы жгли,
Как всё крушили, что могли,
И как нам было весело!
Кажется, что в существование Клиффорда – поверить было сложно. Тем не менее в него поверили, поверили каждому слову. Более того, сами придумывали новые подробности, якобы от кого-то услышанные В статье Лосева – «Упорная жизнь Джеймса Клиффорда» приводится много забавных историй, связанных с тем, как охотно верили в этого поэта.
Тоска по мировой культуре? Тоска по искреннему слову? В последнее верится больше.
Поверили в то, что русский поэт не мог писать так. Не так хорошо. Не так честно.
Не мог писать так нагло. Раньше я это сформулировал так - более всего, поражала свобода голоса и резкая индивидуальность тона. Сейчас я бы сказал – вольная хорошая наглость.
Такая, которая возможно была в дворовых песнях, но редко – в поэзии.
Та, которая в сознании связана с джазовым западом.
Поэтому в Клиффорда верили и тогда, когда Лифшиц раскрыл свою мистификацию. В девяносто седьмом году Виктор Астафьев писал об этих стихах так: «Им суждена была короткая шумная слава на родине поэта и затем почти полное забвение — война, погибшие на ней солдаты и поэты повсеместно забываются.
Может, так и должно быть для сытого умиротворения, для ожиревшей памяти, может быть. Но только я с этим не согласен, не по Божьему это Завету. Потому и предлагаю стихи Джеймса Клиффорда, солдатика с Британских островов, русскому читателю».
Михаил Борзыкин из группы «Телевизор» положил на музыку стихотворение Лифшица «Квадраты» (хотя, кажется, еще раньше его стали петь анархисты и экологи)
И всё же порядок вещей нелеп.
Люди, плавящие металл,
ткущие ткани, пекущие хлеб, -
кто-то бессовестно вас обокрал.
Не только ваш труд, любовь, досуг –
украли пытливость открытых глаз;
набором истин кормя из рук,
уменье мыслить украли у вас.
На каждый вопрос вручили ответ.
Всё видя, не видите вы ни зги.
Стали матрицами газет
ваши безропотные мозги.
Вручили ответ на каждый вопрос.
Одетых и серенько и пестро,
утром и вечером, как пылесос,
вас засасывает метро.
Вот вы идёте густой икрой,
все, как один, на один покрой,
люди, умеющие обувать,
люди, умеющие добывать.
А вот идут за рядом ряд –
ать - ать - ать — ать, -
пока ещё только на парад,
люди, умеющие убивать.
Но вот однажды, средь мелких дел,
тебе дающих подножный корм,
решил ты вырваться за предел
осточертевших квадратных форм.
Ты взбунтовался. Кричишь: - Крадут. –
Ты не желаешь себя отдать.
И тут сначала к тебе придут
люди, умеющие убеждать.
Будут значительны их слова,
будут возвышены и добры.
Они докажут, как дважды два,
что нельзя выходить из этой игры.
И ты раскаешься, бедный брат.
Заблудший брат, ты будешь прощён.
Под песнопения в свой квадрат
ты будешь бережно возвращён.
А если упорствовать станешь ты:
- Не дамся. Прежнему не бывать.
Неслышно явятся из темноты
люди, умеющие убивать.
Ты будешь, как хину, глотать тоску,
и на квадраты, словно во сне,
будет расчерчен синий лоскут
чёрной решёткой в твоём окне.
На ютубе, где выложено выступление группы «Телевизор» много одобрительных комментариев типа: «И вот так Михаил Борзыкин остался последним честным рокером в стране»
Еще один текст убегает от своего создателя. Теперь еще и от мнимого. Кто-то, впрочем, пытается возвращать. Там, в комментариях.
Есть, видимо, некоторый литературный рок в фамилии Лифшиц. В воображаемой энциклопедии рядом стоят автор воспоминаний о Бурлюке, биограф Бродского и поэт, который написал все, но так и остался почти неизвестным.
Раздвоение Клиффорда: как выдуманный поэт покорил советскую интеллигенцию
И все же порядок вещей нелеп.
Люди, плавящие металл,
Ткущие ткани, пекущие хлеб, —
Кто-то бессовестно вас обокрал.
Не только ваш труд, любовь, досуг —
Украли пытливость открытых глаз;
Набором истин кормя из рук,
Уменье мыслить украли у вас.
На каждый вопрос вручили ответ.
Все видя, не видите вы ни зги.
Стали матрицами газет
Ваши безропотные мозги.
«Стали матрицами газет ваши безропотные мозги» читали люди в городской газете, между сводками о рекордных урожаях и политинформацией. Конечно, тот факт, что автор — англичанин, говорил о том, что его критика направлена на «загнивающий капиталистический Запад», порабощающий трудящихся.
И все хорошо, если бы не один факт — Джеймса Клиффорда, героического поэта-фронтовика, никогда не существовало. Его выдумал «переводчик» — Владимир Лифшиц, настоящий автор нашумевших текстов. Выдумал для того, чтобы провести в советскую печать свои стихи, сомнительные с идеологической точки зрения. И в результате «альтер-эго» Лифшица не только сравнялось в популярности, но и пережило своего создателя.
История одной мистификации
Владимир Лифшиц родился 5 ноября 1913 года в Харькове, публиковаться как поэт начал относительно рано, в 21 год. Он — фронтовик, участвовавший в двух войнах: финская кампания 1940 года и Великая отечественная война.
Вторая мировая началась, когда Лифшицу не было и 30 лет, а ее испытания сильно повлияли на мировоззрение и творчество писателя. Конечно, о многих событиях и случаях из фронтовой жизни хотелось рассказать прямо, честно, не приукрашивая тексты идеологией. Но это было очень трудной задачей для человека, желающего присутствовать в «официальном» литературном процессе советского государства. Практически невозможно было представить в советской печати первых послевоенных десятилетий, скажем, такие строки о советских солдатах:
Ах, как нам было весело,
Когда швырять нас начало!
Жизнь ничего не весила,
Смерть ничего не значила.
Нас оставалось пятеро
В промозглом блиндаже.
Командованье спятило
И драпало уже.
Мы из консервной банки
По кругу пили виски,
Уничтожали бланки,
Приказы, карты, списки,
И, отдаленный слыша бой,
Я — жалкий раб господен —
Впервые был самим собой,
Впервые был свободен!
Но если солдаты в промозглом блиндаже пьют виски, а не водку… Если спятившее командованье принадлежит к армии Великобритании, а не Советского Союза… То почему бы и нет? :)
Лифшиц мало того, что обошел советскую цензуру, но еще и привлек к своим стихам (пусть и под чужим именем) определенное внимание. После публикации в батумской газете стихи «Клиффорда» были перепечатаны в журнале «Наш современник», и уже тогда заставили говорить о себе. Многие видные литераторы начали хвалить Лифшица за «крайне удачный перевод», и масштаб мистификации набирал обороты, доходя до абсурда. Например, Евгений Евтушенко (известный поэт-шестидесятник), даже обсуждал стихи «Клиффорда» с Томасом Элиотом, классиком английской поэзии XX века. И Элиот (!) подтвердил, что Клиффорд — первоклассный поэт, популярный в Великобритании!
Как это вышло — неизвестно. Возможно, Элиот перепутал несуществующего Клиффорда с кем то еще. Или же Евтушенко слегка приукрасил свою историю… Но не суть. Важно то, что вскоре после второй публикации выдуманный Клиффорд получил одобрение (пусть символическое) двух крайне важных фигур в поэзии XX века — Элиота и Евтушенко. И на этом Джеймс не остановился — в результате он даже превзошел своего создателя по популярности.
Джеймс Клиффорд: жизнь после смерти создателя
Спустя около 10 лет после начала этой истории, Владимир Лифшиц решил раскрыть карты. Готовя к печати сборник своих стихов и переводов, автор рассудил, что лучше оставить последнее слово за собой. И в биографической справке к блоку «Стихи Джеймса Клиффорда» сделал следующую приписку:
«Такой могла бы быть биография этого английского поэта, возникшего в моем воображении и материализовавшегося в стихах, переводы которых я предлагаю вашему вниманию».
Это было в 1974 году. Никакого скандала не случилось — времена настали относительно либеральные. Однако, в следующий сборник Лифшица, изданный в 1977 году, редакторы стихов «Клиффорда» уже не пропустили. А в октябре 1978 года Владимир Лифшиц умер. Но упорный Джеймс, выдуманный Лифшицом и признанный Евтушенко с Элиотом, отказался умирать как после разоблачения, так и после ухода своего создателя. Эта история внезапно продолжилась уже после распада Советского Союза.
В 1997 году в газете «Вечерний клуб» была напечатана расшифровка беседы с писателем Астафьевым, где он сетовал на состояние современной поэзии и на память приводил биографию «замечательного поэта Джеймса Клиффорда». Видимо, разоблачение Лифшица прошло в стороне от Астафьева. Более того, в той же газете была размещена подборка Клиффорда, и вот как Астафьев предваряет ее:
«Начал я публикацию с совсем в миру затерянного англичанина Джеймса Клиффорда, молодая жизнь которого оборвалась на второй мировой в 1944 году под Арденнами. Стихи он писал в основном в солдатской казарме и на фронте (нам-то запрещалось писать на фронте все, кроме писем, да и письма-то наши вымарывались самой бдительной на свете цензурой). Джеймс же Клиффорд писал все, что в его бесшабашную голову взбредет. В богатой нашей военной поэзии нет столь «вольных» личных поэтических откровений. Для того чтобы писать стихи, как Джеймс Клиффорд, надо свободным родиться и служить и воевать в другой армии. Кстати, его стихи до сих пор злободневны и своевременны, прошу обратить особое внимание на стихотворение «Зазывалы».
Несколько лет спустя после войны, в отличие от нас, не забывшие про Бога французы и англичане убирали мертвых с полей сражений второй мировой войны, и в Арденнах на полуистлевшем трупе безвестного английского солдата обнаружили ранец, а в ранце — тоже полуистлевшую толстую тетрадь, заполненную стихами. Им суждена была короткая шумная слава на родине поэта и затем почти полное забвение — война, погибшие на ней солдаты и поэты повсеместно забываются… Может, так и должно быть для сытого умиротворения, для ожиревшей памяти, может быть. Но только я с этим не согласен, не по Божьему это Завету. Потому и предлагаю стихи Джеймса Клиффорда, солдатика с Британских островов, русскому читателю. Джеймс был моим одногодком.
Красноярск. Февраль 1997».
После текста следовала подборка стихов Клиффорда. Интересно, что факты биографии Джеймса были придуманы Астафьевым практически на ходу — хотя ему самому казалось, что он помнил это и читал о Клиффорде ранее.
Последний раз неугомонный Джеймс явился поклонникам в 2009 году — когда Михаил Борзыкин, лидер рок-группы «Телевизор», написал и выпустил на текст «Квадраты» довольно популярную песню, которую исполняет до сих пор.
Вместо заключения
Владимир Лифшиц сам по себе не стал заметным поэтом, и не сильно повлиял на «большую» литературу. Однако, его влияние на массовую культуру своего времени бесспорно. Например, Лифшиц написал текст песни «Пять минут» и куплеты про Танечку для фильма «Карнавальная ночь» Эльдара Рязанова. Обе этих композиции давно «ушли в народ», обросли продолжениями, вариациями и т. д.
Вторым успешным проектом автора стал, конечно, «Джеймс Клиффорд» — нашумевший в свое время, и даже переживший создателя. Словом, жизнь Владимира Лифшица — отличный пример реализации известного принципа дзюдо: «Используй силу противника против него самого». Столкнувшись с повсеместной цензурой и идеологической машиной огромного государства, он успешно использовал мощь махины в свою пользу.
Этим примером может вдохновиться не только поэт-диссидент, но и предприниматель, работающий в условиях высокой конкуренции или кризиса. Да и любой человек, задумавший нечто большое, трудное, почти невозможное. Помните — чем крупнее противник, тем громче он падает.
Квадраты. Любимая песня Михаила Борзыкина
«Квадраты» записаны на альбоме группы «Телевизор» «Дежавю» (2009). Том самом, где про кремлядь и христочекистов. Рубленные строчки о «людях, умеющих убеждать» и «людях, умеющих убивать» и общий протестный пафос вполне вписываются в поэтику Борзыкина. Но это иллюзия. В данном случае ему принадлежит только музыка, а текст был написан больше полувека назад поэтом по имени Джемс Клиффорд. Вы о таком наверняка не слышали. О нем вообще сегодня мало кто знает.
Англичанин Клиффорд погиб на фронте в 1944 году. Впервые его стихи были напечатаны по-русски в городской батумской газете в начале шестидесятых, а потом и в «Нашем современнике» – в переводе поэта Владимира Лившица. Вот, что он пишет, например, о начале войны: «Нас оставалось пятеро В промозглом блиндаже. Командованье спятило И драпало уже». А вот из тех же «Квадратов: «И все же порядок вещей нелеп. Люди, плавящие металл, Ткущие ткани, пекущие хлеб, Кто-то бессовестно вас обокрал. Не только ваш труд, любовь, досуг – Украли пытливость открытых глаз. Набором истин кормя из рук, Умение мыслить украли у вас! На каждый вопрос вручили ответ. Все видя, не видите вы ни зги. Стали матрицами газет Ваши безропотные мозги».
Представить, что это написал советский поэт, невозможно. Никто бы никогда такое не напечатал. Другое дело – англичанин. Если английское командование спятило и драпало – это ничего, нормально, бывает. Если английских тружеников обокрали и одурачили – тоже можно. Ведь иначе в их капиталистическом мире и не бывает.
Тем не менее это написал именно советский поэт и о советской жизни. Никакого Клиффорда в реальности не существовало. Его придумал, чтобы обойти цензуру, сам Лифшиц. Причем придумал настолько убедительно, что поверили не только цензоры, но и коллеги. После выхода подборки в «Нашем современнике» Лифшиц вспоминал: «О Клиффорде очень много и хорошо говорят. Евг. Евтушенко даже хочет написать о нем статью – на тему о поколениях и т.п. Он же рассказал мне, что говорил о нем с Элиотом, и тот подтвердил, что Клиффорд – отличный поэт, известный в Англии. Поэты меня поздравляют с прекрасными переводами».
Популярность была огромная. Стихи переписывали, передавали из рук в руки. Лишь через десять лет, в 1974-м, Лившиц признался, что Клиффорд – мистификация. Печатать его перестали, но персонаж уже материализовался и умирать не хотел. В 1997 году стихи Клиффорда в газете «Вечерний клуб» напечатал не кто иной, как Виктор Астафьев. Он нашел их в своем блокноте и решил поделиться с читателями. Причем представил англичанина как вполне реальную личность. Легенда обросла совершенно немыслимыми подробностями:
«Стихи он писал в основном в солдатской казарме и на фронте (нам-то запрещалось писать на фронте все, кроме писем, да и письма наши вымарывались самой бдительной на свете цензурой). Джеймс же Клиффорд писал все, что в его бесшабашную голову взбредет. В богатой нашей военной поэзии нет столь «вольных» личных поэтических откровений. Для того чтобы писать стихи, как Джеймс Клиффорд, надо свободным родиться и служить и воевать в другой армии. … Несколько лет спустя после войны, в отличие от нас, не забывшие про Бога французы и англичане убирали мертвых с полей сражений Второй мировой войны, и в Арденнах на полуистлевшем трупе безвестного английского солдата обнаружили ранец, а в ранце – тоже полуистлевшую тетрадь, заполненную стихами. Им суждена была короткая слава на родине поэта и затем почти полное забвение… Предлагаю стихи Джеймса Клиффорда, солдатика с Британских островов, русскому читателю. Джеймс был моим одногодком».
Астафьев был искренне уверен, что вспомнил эту историю. На самом деле он ее выдумал. Додумал биографию к стихам, которые произвели на него столь сильное впечатление.
Вернемся к песне. До Михаила Борзыкина Клиффорд добрался к восьмидесятым. Кто-то переписал стихи из сборника переводов и дал ему почитать. «Эту бумажку мне в 80-е годы приволок кто-то из друзей и сказал: "Посмотри, какой текст". И она с конца 80-х у меня где-то в закладочке лежала. Тут я внезапно, открыв книгу, обнаружил этот текст, написанный от руки, и подумал, насколько он актуален сейчас. Я понял, что это резонирует с моим нынешним виденьем ситуации, и решил сделать песню».
Перед тем, как включить «Квадраты» в альбом, Борзыкин связался с сыном Лившица Львом Лосевым, который к тому времени уже много лет жил в Америке и преподавал в университете. Это тот самый Лосев, замечательный поэт, друг Бродского и Довлатова. Его уже нет в живых, он умер весной 2009-го, незадолго до выхода «Дежавю». Но песню послушать успел и сказал, что ему понравилось.
Джеймс Клиффорд. КВАДРАТЫ
И всё же порядок вещей нелеп.
Люди, плавящие металл,
Ткущие ткани, пекущие хлеб, —
Кто-то бессовестно вас обокрал.
Вручили ответ на каждый вопрос…
Одетых серенько и пестро,
Утром и вечером, как пылесос,
Вас засасывает метро.
Вот вы идете густой икрой,
Все как один, на один покрой,
Люди, умеющие обувать,
Люди, умеющие добывать.
А вот идут за рядом ряд —
Ать — ать — ать — ать —
Пока еще только на парад,
Люди, умеющие убивать…
Ты взбунтовался. Кричишь: — Крадут!
Ты не желаешь себя отдать.
И тут сначала к тебе придут
Люди, умеющие убеждать.
Будут значительны их слова,
Будут возвышенны и добры.
Они докажут как дважды два,
Что нельзя выходить из этой игры.
И ты раскаешься, бедный брат,
Заблудший брат, ты будешь прощен.
Под песнопения в свой квадрат
Ты будешь бережно возвращен.
А если упорствовать станешь ты:
— Не дамся. Прежнему не бывать. —
Неслышно явятся из темноты
Люди, умеющие убивать.
Ты будешь, как хину, глотать тоску,
И на квадраты, словно во сне,
Будет расчерчен синий лоскут
Черной решеткой в твоем окне.
СПРАВКА ИЗ СЕТИ:
В 60-е в Советском союзе были опубликованы стихи никому не известного англичанина Джеймса Клиффорда. Погибшего, как было сказано в аннотации, во время Второй мировой. А переводчика, Владимира Лифшица, у нас в основном знали как автора слов все к той же бодрой песенке из «Карнавальной ночи» — «Пять минут» и сентиментальной «Ах Таня, Таня, Танечка». Приставлена к борщам которая. Цензура стихи Клиффорда, в том числе «Квадраты», пропустила, сочтя, видимо, что раз англичанин, значит речь про капитализм.
Рассказывает Лев Лосев, сын Владимира Лифшица:
6 октября 1964 года, т. е. через два месяца после выхода «Нашего современника» с подборкой Клиффорда, отец писал мне из Москвы в Ленинград: «О Клиффорде тут много и очень хорошо говорят. Евг. Евтушенко даже хочет написать о нем статью – на тему о поколениях и т. п. Он же [рассказал мне, что] говорил о нем с Элиотом, и тот подтвердил, что Клиффорд – отличный поэт, известный в Англии. Поэты меня поздравляют с прекрасными переводами. В общем, Клиффорд материализуется на всех парах. Не вздумай кому-нибудь открыть мою маленькую красивую тайну. »
Маленькая красивая тайна оставалась тайной почти десять лет. В 1974 году, готовя к печати сборник избранных стихов, отец решил, что в случае разоблачения мистификации может пострадать не он, а ни в чем не повинный редактор, и к предваряющей «Стихи Джемса Клиффорда» биографической справке прибавил всего одну фразу: «Такой могла бы быть биография этого английского поэта, возникшего в моем воображении и материализовавшегося в стихах…»
Так Джемс Клиффорд из реального поэта превратился в литературного персонажа, а потом и вовсе перестал существовать – времена менялись, и в последний выпущенный отцом сборник, 1977 года, Клиффорда редакторы уже не допустили.
Владимир Александрович Лифшиц (5 ноября 1913, Харьков — 9 октября 1978, Москва) — русский писатель, поэт, драматург. Сын профессора медицины. Окончил Ленинградский финансово-экономический институт (1933). Первая публикация — в 1934 году; выступал главным образом как автор стихотворений для детей. Работал литконсультантом в ленинградском журнале «Звезда». Член СП СССР с 1939 года. В 1941 году пошёл в народное ополчение, участник Великой Отечественной войны. Член ВКП(б) с 1942 года. Был заместителем командира стрелкового батальона по политчасти на Ленинградском фронте. В сентябре 1944 года ранен в бою, демобилизован в звании майора. С конца 1940-х годов жил в Москве. Выпустил около 30 книг стихов. Автор текстов песен ко многим известным советским кинофильмам, в том числе «Девушка без адреса», «Карнавальная ночь», «Сказка о потерянном времени» и другим. Похоронен на Переделкинском кладбище.
/поэма в двадцати трех стихотворениях, с биографической справкой и прощанием/
Джемс Клиффорд родился в 1913 году в Лондоне, в семье банковского клерка. Через три года отец его был убит под Верденом, вскоре умерла от туберкулеза мать, и Джемс воспитывался у деда со стороны матери, бывшего механика ремонтных мастерских лондонского дока. В неоконченной автобиографической повести Клиффорд с большой любовью воссоздает образ этого старого английского мастерового, человека широкой души, острослова и весельчака. «Дедушка Дик», по свидетельству поэта, знал множество народных английских и шотландских песен, влияние которых явно проглядывает в некоторых стихах Клиффорда.
Лет с пятнадцати Клиффорд стал увлекаться живописью. По окончании школы он проучился два семестра в одном из частных художественных колледжей, после чего интерес к изобразительному искусству у него пропал так же внезапно, как и возник. Однако пребывание в колледже не прошло для него бесследно. Здесь он впервые окунулся в незнакомый ему доселе мир художественной богемы, в атмосферу страстных споров, нередко переходивших из области искусства в область политики.
Известно, что некоторое, время Клиффорд работал чертежником в строительной конторе в Брайтоне. Писать он начал незадолго до второй мировой войны. Ни одного своего стихотворения он так и не увидел напечатанным. В 1940 году Клиффорд был призван в армию, проходил службу в зенитной батарее неподалеку от Дувра, а в 1944 году со своей частью был переброшен на континент, где вскоре погиб при отражении немецкой танковой атаки.
Изданный недавно сборник Джемса Клиффорда «Порядок вещей» («The way of things») состоит из двадцати трех стихотворений, сохранившихся у его друзей, и неоконченной автобиографической повести…
Такой могла бы быть биография этого английского поэта, возникшего в моем воображении и материализовавшегося в стихах, переводы которых я предлагаю вашему вниманию.
Мой дедушка Дик Был славный старик. Храню до сих пор его трубки. Был смел он и прям, И очень упрям, И в спорах не шел на уступки. Мой дедушка Дик Силен был, как бык, Бранился, как шкипер на баке. Был дока старик — Мой дедушка Дик — В работе, в попойке и в драке. Однажды в обед Скончался мой дед, Со стула свалился без звука. Везуч был старик — Мой дедушка Дик, — Чего уж не скажешь про внука.
Выходит он из дому с миною пресной, Ведет меня за руку к службе воскресной. И вот перед нами знакомый квартал, Где нам уже виден знакомый портал. Но дедушка Дик — он, представьте, католик — Заходит в пивную, садится за столик. И тотчас ему на подносе несут В сползающей иене высокий сосуд. Усы окуная в пушистую пену, Он молвит: — Ореховый пай джентльмену. — Нетрудно понять, джентльмен — это я, А деда уже окружили друзья. То были приказчик, букмекер и докер. Сперва, как всегда, перекинувшись в покер, Склонив многодумные лбы над столом, В политику лезли они напролом. Все жарче в пивной становились дебаты По поводу верхней и нижней палаты. Все чаще мелькали слова «профсоюз», «Страхкасса», «квартирная плата», «лорд Хьюз» [1] . Пустели, — поскольку был спор непреклонным, — За пинтою пинта, галлон за галлоном, И вот почему, возвращаясь домой, Мой дедушка шел не всегда по прямой… И снова, бывало, он с миною пресной Ведет меня за руку к службе воскресной, Но, сделав от дома четыре шага, Свернув, мы спешим на собачьи бега. У дедушки Дика в петлице гвоздика, И девушки смотрят на дедушку Дика, И девушкам нравится дедушка Дик — Лукавый, плечистый, веселый старик… Куда он ушел, балагур и повеса, Что к жизни вовек не терял интереса, А нынче с портрета глядит на меня И больше не просит для трубки огня.
В быстрой, холодной, прозрачной речке, Где в воду глядятся густые вязы, — Еще сохранились у нас местечки, Избежавшие индустриальной заразы, — Итак, повторяю, в прозрачной речке, Такой холодной, что ноги ломит, Где у воды, на старом крылечке, — Там есть крылечко, поскольку есть домик, — Сидит мистер Джексон и курит трубку, А во дворе, подоткнувши юбку, Хозяйничает его старуха, Давно глухая на оба уха, — Совсем недорого, честное слово, Шесть шиллингов комната стоит в сутки, За те же деньги мычит корова, За те же деньги крякают утки, И я гляжу на раннем рассвете, Как потягивается Бетти, Как одевается, умывается, Причесывается, огорчается, Не то чтобы в шутку — совершенно серьезно, Что я разбудил ее слишком поздно, — В той быстрой, прозрачной, холодной речке Водилась форель. Мы ее ловили. И думал я, что живу на свете, Устроенном в общем довольно мудро, Когда в нем есть такая вот Бетти, Такая вот речка, такое вот утро.
Вы не были в Бамбери? Жаль, что вы не были! Не знаю, что именно, — улицы, небо ли, А может, гостиница с рыжим привратником, С дородной хозяйкой в чепце аккуратненьком, А может, столы, что стояли под вязами, А может быть, то, что мы не были связаны, — Мне все это нравилось в городе Бамбери, В старинном и маленьком городе Бамбери. Он не был прощением. Не был прощанием. Свершением не был. Он был обещанием.
Мне говорят: под плитами аббатства, Средь серых стен, над ними вознесенных, Осуществилось подлинное братство Политиков, поэтов и ученых. И пусть при жизни, в разные эпохи, Непримиримы были их воззрения, — Здесь, где слышны почтительные вздохи, Посмертное мы видим примирение… Мои слова, быть может, святотатство, Но все же, что касается поэтов, Я не могу никак почесть за братство Случайное соседство их скелетов. Гордыня стихотворцев непомерна, К тому же это были англичане, И оттого под сводами, наверно, Царит высокомерное молчанье.
Собака шла по улице. Она В зубах несла полено для камина. Собака шла неторопливо, чинно, Спокойного достоинства полна. Собака шла по шумной Беккер-стрит, Где, как похлебка в каменной посуде, Все варится, клокочет и кипит, Где так постыдно суетливы люди.
Читайте также: