Птица с металлическими перьями
Обновлено: 17.05.2024
Не дал злобный царь даже дня отдыха своему слуге. Он отправил Геракла в Стимфалийский лес, потребовав, чтобы Геракл выгнал оттуда знаменитых птиц, которых там водилось великое множество. Эврисфей действовал по указам мстительной Геры, которая хорошо знала о кровожадности этих диких птиц. Не догадывался Геракл, что птицы эти питаются человеческим мясом, и живут в непроходимой чаще, куда люди предпочитают не наведываться.
И что все окрестности аркадийского города Стимфала эти птицы превратили в пустыню: уничтожили посевы, истребили животных, пасшихся на лугах, погубили пастухов и земледельцев. Они огромной тучей нападали на все живое и разрывали их своими медными когтями и острыми клювами. Но самое страшное было то, что и сами эти птицы были покрыты не обычными перьями, а перьями из настоящей бронзы. Эти птицы питались всем, что видели, и скоро в лесу не осталось ни насекомых, ни животных. А птицы эти размножались с необычайной быстротой, и очень скоро превратились в огромную стаю. Многие жители ушли из этих мест, так как птицы не давали им жить.
Геракл отправил Иолая обратно к его отцу в Фивы. Не хотелось ему расставаться с верным другом, но он понимал, что свои подвиги ему должно совершать в одиночку.
Уже на следующее утро облаченный в свой золотой панцирь, набросив на плечи шкуру Немейского льва, а на голову вместо шлема одев его оскаленную пасть, вооруженный палицей из дуба и луком за плечом, Геракл из Аргоса пустился в долгий поход в Стимфал. Именно там, на окрестных болотах, и водились злобные птицы.
Уже подходя к городу, он узнал, где обитают птицы, и увидел издалека их целую стаю. Они кружились в воздухе, скакали по веткам, делил добычу, дрались и громко пели. Так громко, что у Геракла зазвенело в ушах. Странные звуки, которые издавали птицы, привлекли внимание Геракла. «Уж не из меди ли сделаны эти птицы?» — подумал герой. Присмотревшись, Геракл понял, что почти угадал. Их острые когти и клювы были выкованы из чистой меди. А перья переливались на солнце всеми цветами блестящей бронзы.
Спрятавшись под раскатистым дубом, Геракл долго изучал повадки этих металлических чудовищ.
И тут птицы заметили героя. С громкими криками они поднялись в воздух и их огромные крылья закрыли солнце над головой Геракла. Медь их крыльев сотрясала воздух вокруг. Не успел он опомниться, как на его голову посыпался дождь стрел, а прямо над ним пролетели две огромные птицы, едва не задев его головы.
Геракл не сразу понял, что это птицы скидывают со своих крыльев остроконечные перья-стрелы. Каждое перо было острее и тяжелее обыкновенной стрелы, и могло легко пробить человека насквозь.
Теперь понял Геракл, почему жители окрестных малочисленных деревень, через которые он проходил по пути в Стимфал, начинали дрожать, как только он говорил, куда держит свой путь. От них он узнал, что хищные птицы регулярно опустошали поля, нападали на людей и животных.
От острых перьев-стрел Геракла спасла шкура льва, накинутая на плечи. Даже бронзовые перья не смогли ее пробить. Геракл вогнал палицу в каменистую почву, накинул сверху нее шкуру Немейского льва, а сам присел под ней на корточки.
Сидя под шкурой, словно в каменной крепости, Геракл начал размышлять, как же ему победить этих злых птиц из бронзы, подобных которым он раньше не встречал.
Устав от бездействия, Геракл начал по одной выпускать золотые стрелы из лука, подаренного им солнечным богом Аполлоном. Но их у Геракла было всего 12, а птиц — великое множество. Одна за другой падали бездыханные, пораженные стрелами героя, птицы. Геракл, выпустив свои 12 стрел, начал подбирать с земли бронзовые перья и пускать их, поражая птиц их же оружием. Однако на место убитой птицы прилетали десятки других, и Геракл понял, что так ему всех птиц не уничтожить. Птицы казались неуязвимыми.
Когда ночь спустилась на долину, и птицы улетели в свои гнезда, уставший от схватки, Геракл, уснул, стремясь набраться сил и надеясь, что во сне ему придет ответ на вопрос: «Как же победить этих бронзовых чудовищ?».
— Геракл, проснись! Брат мой, — ласковый голос, принадлежащий прекрасной золотоволосой женщине, разбудил героя.
Геракл открыл глаза. Он находился в том же месте, где и раньше, — в долине перед непроходимым густолиственным лесом — обиталищем злобных Стимфалийских птиц, а перед ним стояла высокая женщина с глубокими голубыми глазами, словно летнее небо перед грозой. У нее была светлая кожа, золотистые волосы, чарующая улыбка — и Геракл поразился контрасту: жесткий, задумчивый взгляд и очень мягкая, волнующая красота. Она была одета в удобный для воительницы длинный хитон и блестящие золотые доспехи. Ее руки крепко сжимали щит и копье, а голову закрывал высокий шлем.
«Это богиня», — подумал про себя Геракл.
— Геракл, я — Афина, — словно ответила она на мысли Геракла. — Мой отец, могучий вседержец Зевс, послал меня к тебе на помощь. Геракл, стрелами не победишь ты Стимфалийских птиц, сколько не стреляй. Эти птицы — порождения бога Ареса, они посвящены ему, но создал их кузнец Гефест. И только оружием, сделанным самим Гефестом, их и можно победить. Смастери побольше крылатых трещоток из дерева, которое, поваленное, лежит тут же, на поляне. Эти трещотки очень похожи на маленькие ветряные мельницы, которые часто мастерят малыши. Вот смотри.
В руках богини находилась одна такая маленькая трещотка, из блестящего металла, очень похожая на тимпан.
— Мой совет поможет тебе, — проговорила прекрасная и воинственная Афина, любимая дочь великого Зевса, его советчица и единственная, кому он вверял символы своей власти, — молнии и эгиду — известный щит Громовержца, которым он вздымает сильные бури и будит ураганы.
Не успел Геракл ответить, как воительница превратилась в золотое облако из песка, а порыв ветра развеял его по поляне.
Открыв глаза, Геракл сначала не понял, где он находится. Высунув голову из своего убежища, т. е. из-под шкуры льва, он увидел, что стоит раннее солнечное и теплое утро. Птицы снова расположились на ветках, ближних кустах и земле, громкими криками встречая первые солнечные лучи.
Старясь не привлекать их внимания, Геракл, накинул шкуру на плечи, взяв с поляны поваленное дерево и сжав в руках маленькую трещотку — знак того, что встреча с богиней ему не просто приснилась, скорым шагом направился к ближайшей деревне, расположенной близ Стимфала. Там он нашел дом дровосека и с помощью местных жителей изготовил множество трещоток, похожих на грибы. Они лежали во дворе, и когда поднимался ветер, начинали быстро вертеться и издавать такой громкий треск, что люди глохли от создаваемого ими шума.
— Великая богиня Афина помогает мне, и я верю в победу! — с воодушевлением сказал Геракл.
В следующую ночь он отнес все трещотки в лес, и пока птицы спали, расставил их прямо под гнездами.
Уже утром поднялся ветер, и трещотки все разом загрохотали, наполнив невообразимым стуком весь лес. Птицы перепугались, им пришлось быстро подняться в воздух. Геракл же расположился неподалеку, на высоком холме. С помощью своего лука и стрел-перьев он стрелял и стрелял в птиц, желая перебить их как можно больше. Снова сыпали птицы своими острыми металлическими перьями, но подлететь к холму, где расположился Геракл, не могли из-за трещоток, которыми Геракл окружил свое убежище. Шум был настолько громким, что они, из-за невозможности его слушать, вслед за вожаком, печально взмахивая крыльями, полетели на восток, прочь с насиженных мест к Понту Эвксинскому. Стая, изгнанная Гераклом, долетела до острова Аретиады, где атаковала всех путешественников, проплывавших мимо.
Перед уходом из тех мест, Геракл подобрал с земли несколько бронзовых птиц, подстреленных ими накануне, связал их за лапы, повесил через плечо и отправился обратно в Аргос.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.
Продолжение на ЛитРес
Глава IV. Крик зловещей птицы
Глава IV. Крик зловещей птицы Едва Франсуа скрылся из виду, как Матье поднял голову, и на его лице, обычно столь неподвижном, промелькнуло выражение ума и хитрости. Затем, услышав, что шаги молодого человека замерли в отдалении, и звука его голоса не стало слышно, он на
ПТИЦЫ…
ПТИЦЫ… Важной частью религиозной практики было также гадание по полету птиц. Эта традиция поначалу кажется больше скорее римской, нежели этрусской. Достаточно вспомнить легенду об обращении Ромула и Рема к знамениям, связанным с полетом птиц, при основании Рима. Однако
ОТКРОВЕНИЕ ЖАР-ПТИЦЫ
ОТКРОВЕНИЕ ЖАР-ПТИЦЫ Реликты полузабытого прошлого духовной культуры человечества нередко сохраняются, как это ни парадоксально, в наследии народов и социальных групп далеко не благополучных, со сложной и даже трагической судьбой. Один из таких социумов — курды-йезиды,
15.6. Чудесные бронзовые статуи Фаросского маяка и огромные колокола Иванова столпа
15.6. Чудесные бронзовые статуи Фаросского маяка и огромные колокола Иванова столпа «Античные» источники много и восторженно говорили о замечательных и многочисленных бронзовых «статуях» Фаросского маяка. Дескать, они совершали какие-то движения, отбивали время час за
Царь-птицы и птицы вещие
Царь-птицы и птицы вещие Царь-птица орёл является в сказаниях русского народа олицетворением гордого могущества, до которого, как до звезды небесной, высоко и далеко. Простонародные русские сказания приписывают орлу способность пожирать сразу по целому быку и по три
Глава двенадцатая. Блюда из домашней птицы, дичи и кролика
Глава двенадцатая. Блюда из домашней птицы, дичи и кролика Старинные блюда из домашней птицы Блюда из домашней птицы играли с давних пор очень большую роль в столе простого народа и знати. Чаще всего упоминаются в старинных письменных памятниках блюда из кур, реже — из
Бронзовые щиты культуры Виллановы
Бронзовые щиты культуры Виллановы (Музей Вилла-Джулия, Рим, собрание
Бронзовые сосуды
Бронзовые сосуды В эпохи Шан-Инь и Чжоу для жертвоприношений в Китае употреблялись главным образом бронзовые сосуды, чаши, блюда и т. д. Сохранившиеся в большом количестве и доныне, такие сосуды украшались великолепным орнаментом. Исходя из формы сосудов, можно выделить
Люди-птицы
Люди-птицы В будущих войнах не может быть победы без воздушного флота. Великий князь Александр Михайлович 1890 год. Инженер Е.С. Федоров пишет: «Будем ли мы когда-нибудь летать? Этот вопрос постоянно тревожит человека; речь, конечно, идет не о неуклюжем и неповоротливом
Люди-птицы Историю авиации мы должны начинать по крайней мере от конца XV столетия, то есть от Леонардо да Винчи. Опыты и попытки механического полета были сделаны еще задолго до него, но он первый отнесся к задаче вполне научно и обосновал свои проекты.Четыре столетия
Птицы Аркаима
Птицы Аркаима Исследователи не так давно занялись изучением так называемой авифауны — птиц, обитающих в аркаимской долине. Вот очерк этих видов.В гнездовой период в островном лесу, колках и лесополосах заповедника чаще всего встречаются грач (Corvus frugilegus), лесной конек
ПТИЦЫ-ДЕМИУРГИ
ПТИЦЫ-ДЕМИУРГИ Наука постепенно распутала клубок представлений, содержащихся в Космогонических мифах. Она установила, что в наиболее древнейших из них демиурги — преимущественно птицы. Объясняется эго тем, что в их образах когда-то олицетворялось небо, солнце, луна и
СТИМФАЛИЙСКИЕ ПТИЦЫ. В греческой мифологии чудовищные птицы с медными клювами, когтями и перьями, последние они метали как стрелы
В греческой мифологии чудовищные птицы с медными клювами, когтями и перьями, последние они метали как стрелы. Победа над стимфалийскими птицами была шестым подвигом Геракла. Аполлодор говорит: «В области города Стимфала в Аркадии находилось болото, называвшееся Стимфалийским, окруженное густым лесом. В этот лес слеталось бесчисленное множество птиц, спасаясь от волков. Когда Геракл оказался в затруднении, не зная, как выгнать птиц из этого леса, Афина дала ему медные погремушки, полученные ею от Гефеста. Геракл, сев под горой, расположенной поблизости от болота, стал ударять в эти погремушки и напугал птиц, которые не выносили шума и в страхе взлетали. Действуя таким способом, Геракл их всех перестрелял».
Р. Грейвс добавляет к описанию наружности стимфалийских птиц: «Стимфалийские птицы были размером с журавля и очень напоминали ибисов, если не считать, что своим клювом они могли пробить металлический нагрудник и он не был у них загнут. Они также водились в Арабской пустыне и наводили больше страха, чем львы и леопарды, когда камнем падали человеку на грудь, пронзая ее клювом. Арабские охотники научились изготавливать защитные нагрудники, плетенные из лыка, в которых застревали смертоносные клювы, и человек мог свернуть голову напавшей на него птице… По некоторым свидетельствам, стимфалийские птицы были женщинами… которых Геракл убил за то, что они отказали ему в гостеприимстве».
СТРИГИ (СТРИНГИ)
В римской мифологии ведьмы, потомки гарпий, нападавшие ночами на младенцев в облике сов‑сипух. Овидий в «Фастах» говорит:
Хищных порода есть птиц, не тех, что томили Финея
Голодом жутким, но тех, что происходят от них:
Головы их велики, очи зорки, а клюв беспощаден,
В крыльях видна седина, крючьями когти торчат.
Ночью летают, хватают детей в пеленах колыбельных
И оскверняют тела этих младенцев грудных.
Клювами щиплют они, говорят, ребячьи утробы
И наполняют себе выпитой кровью зобы.
Впрочем, Петроний в «Сатириконе» утверждает, что стриги всего‑навсего подменяют младенцев, оставляя родителям соломенные чучела: «…помер у самого у нашего наперсничек – жемчужинка, и умница, и все что хотите. Как, значит, по нем мать‑то бедняжка заголосила, да и многие из наших тогда пригорюнились, а ведьмы как начали – словно собаки по зайцу гонять… Только мать захотела мертвенького сынишку обнять, тронула – а там, видит, чучело соломенное лежит! Ни тебе сердца у него, ни кишок, ничегошеньки! Видно, ребенка‑то ведьмы сцапали да заместо него куклу соломенную подсунули».
СФИНКС
Олицетворение тайны, сокровенной мудрости, символ оккультных наук. По греческому мифу, Сфинкс (Сфинга) – чудовище, порожденное Тифоном и Эхидной. У Сфинкс тело льва, птичьи крылья, а грудь и голова – женские. Богиня Гера наслала Сфинкс на Фивы. Чудовище расположилось на горе близ города и каждому, кто проходил мимо, задавало свою загадку – «Какое из живых существ утром ходит на четырех ногах, днем на двух, а вечером на трех?» Не сумевших отгадать Сфинкс убивала. Единственным, кто смог ответить на ее вопрос, оказался Эдип. Сфинкс пришла в ярость, бросилась в пропасть и разбилась.
В ранней версии мифа чудовище звали Фикс. Павсаний сообщает: «Если идти дальше, то будет гора, откуда, говорят, Фикс делала нападение и губила тех, кто попадал в ее руки и кому она задавала свою смертоносную загадку. Другие же говорят, что она блуждала по морям, как морская разбойница, с войском и флотом… и, захватив гору, занималась разбоем, пока ее не уничтожил Эдип, подавив многочисленностью войска, с которым он пришел из Коринфа».
Победа Эдипа над Сфинкс трактуется как торжество мужского начала над женской жадностью и «ужасной матерью» (в терминологии К.Г. Юнга).
Птица с железными перьями, глава 1
Приземистые каменные дома молчали, глядя пустыми оконными проемами. В одном из них удалось рассмотреть стол с тарелками и цветок на подоконнике. Нетронутая еда густо покрылась плесенью, растение засохло и пожелтело. Похоже, что людей здесь не было давно.
Расстегнув висящую на поясе сумку, Йоттар достал и развернул карту.
– Вроде, все правильно, – пробормотал он. – Эй! Кто-нибудь!
Слова отразились от стен и гулким эхом понеслись по улице. Не похоже, чтобы здесь оставался кто-нибудь, кому можно было бы доставить почту. Самым разумным, похоже, было бы убраться отсюда поскорей. Подойдя к ездовому голубю – тот, как только слез всадник, принялся копаться в пыли – Йоттар взобрался в седло и пристегнулся.
Птица не пошевелилась. Она была старой, тридцатипятилетней, и мальчишку в два раза младше себя явно не считала хозяином. А может, и считала, просто растеряла за годы службы и без того невеликие мозги. Из-за угла послышался шорох. Йоттар поежился.
– Давай же, тупая птица! – поторопил он голубя. – Поднимайся, пока нас не сожрали!
Голубь курлыкнул и ненадолго задумался. На секунду могло показаться, что он готов взлететь, но нет – птица всего лишь сожрала мелкий камушек и теперь издавала странные хрипы. Что будет, если сейчас она подавиться здесь, в десятках миль от города, в таинственно опустевшей деревне, думать не хотелось.
– Не вздумай сдохнуть! Быстро лети!
Звук из-за угла повторился. Теперь ясно было слышно, что это шаги десятков босых ног. Йоттар стегнул птицу поводьями. Та обернулась на него, глядя преданно и бессмысленно. Похоже, она готова был сделать для него что угодно – кроме того, чтобы лететь, когда приказано, конечно.
С обладателем такого сиплого и высокого голоса и говорить-то не хотелось, но Йоттар обернулся. На улицу, ловко перебирая всеми своими лапами, вытекло существо. Больше всего оно напоминало неприлично огромную многоножку. Тело покрывал по-тараканьи рыжий панцирь. Из боковых отверстий в нем торчали ноги и руки – человеческие, самые разные: мужские, женские, смуглые и бледные, толстые и совсем худые. Спереди располагалась голова. Лицо на ней тоже напоминало человеческое, только безэмоциональное и совсем тупое, с огромным, полным гнилых зубов, ртом.
– Здрасте, – пробормотал Йоттар, доставая из-за спины винтовку. Та была старой, еще отцовской, но до сих пор ни разу не подводила. Тем не менее, такое чудище он видел первый раз и понятия не имел, сколько пуль на него понадобится. – Лети! – напомнил он птице.
Голубь переступил с ноги на ногу и плюхнулся брюхом в теплую пыль. Многоножка приближалась.
– Н-н-гне с-стреляй-й, чщелавек!
Говорит – значит, разумный. Вон, переговоры вести пытается. Может, чудище и не собирается его жрать. В конце концов, говорят же, что нельзя судить по внешности. Но винтовку с предохранителя Йоттар все-таки снял. И не зря, потому что следующей своей фразой многоножка вдребезги разбила всю его оптимистичную веру в мирный исход.
– Нге-е с-с-стреляй, ч-ч-чщелавек! Я тебя с-с-съем!
Прицелившись, Йоттар выстрелил в бессмысленную оплывшую морду. Подпрыгнув, чудище схватило пулю ртом и сожрало ее с веселым хрустом.
– Вкус-с-сна. А тщ-щ-щелавек вкус-с-снее. С-с-съим тебя, чщелавек, воз-з-зьму с-себе твои ноги…
– Лети, скотина! – заорал Йоттар и огрел птицу прикладом.
По-видимому, грубое насилие было именно тем, чего не хватало голубю для полного понимания ситуации. Тяжело поднявшись и раскинув крылья, он взмыл к белесому мутному небу. Чудище внизу взвыло по-девчачьи высоко:
Но человек не собирался возвращаться. Вместо этого, прицелившись, он выпустил еще одну пулю многоножке в лоб. Из раскроенной головы потекла тягучая зеленоватая жижа. Чудище это, похоже, не смутило – высунув длинный посиневший язык, оно с чавканьем слизало ее и поползло дальше, искать людей посговорчивей. Йоттар, не дожидаясь, пока голубю опять приспичит спуститься, пустил его в направлении к городу.
Дорога должна была занять не меньше четырех часов. Мутный круг солнца – смотреть на него было не больно – уже спускался к горизонту. Каменная пустыня внизу окрашивалась в красный. Скоро жаркую духоту сменит холод. Вернув винтовку за спину, Йоттар опустил сдвинутые на лоб летные очки и поправил ворот куртки.
Вообще-то, ему никогда не хотелось разносить почту. Но так уж вышло, что от отца, помимо винтовки и статуса сына мятежника, ему достался ездовой голубь – редкая птица в этих краях. Местные все чаще передвигались на огромных бурых ящерицах, имеющих напоминающие крылья отростки и время от времени плюющихся огнем. Люди чуть севернее, в покрытых лесом горах, ездили на здоровенных рысях. А вот летного транспорта на южной границе Таигальской империи почти не было – то ли из-за случавшихся время от времени песчаных бурь, то ли из-за того, что голуби быстро дохли в здешнем суровом климате.
И Йоттар их прекрасно понимал – ему эта каменная пустыня тоже не нравилась. Но, когда два года назад отца казнили, им с мачехой пришлось перебраться в Файнар, этот богами забытый город. И доставка почты на ездовом голубе была здесь не самым плохим вариантом.
К тому моменту, когда он подлетел к городу, уже успело стемнеть. Файнар располагался по обеим берегам быстрой и мутной реки, берущей свое начало в горах неподалеку. Город окружала стена из того же буро-красного камня, из которого здесь было сделано почти все. Сами дома, приземистые, не выше трех этажей, с толстыми стенами и прочными дверьми, были рассчитаны на частые бури. Йоттар достал из сумки фонарик, как следует потряс его, чтобы зарядить, и просигналил часовым на воротах. Возможно, его узнали бы и без этого, но лучше перестраховаться – он не хотел, чтобы его приняли за какое-нибудь летающее чудище и начали стрелять, не разобравшись. Хватало того, что позавчера дед в одной из крепостей, вместо благодарности за посылку, начал палить по голубю с криками, что летающий человек оскорбляет богов.
Приблизившись к зданию почты, птица без всякого смысла сделала пару кругов и приземлилась. Йоттар отстегнул ремень и спрыгнул на землю. Голубя он оставлял здесь же, в загоне для ездовых животных. Это стоило небольших денег, но было лучше, чем приводить его в ту же квартирку, которую снимал сам. Мало того, что птица не влезла бы в дверь, так еще и обгадила бы все, а Йоттару потом отчитываться перед владельцем дома.
В полупустом загоне скучали пара пятнистых ящериц. Заведя голубя в стойло, Йоттар расседлал его, сыпанул корма и вышел. Было уже поздно, но он надеялся, что начальник еще у себя.
Так и оказалось – господин Нареметт, высокий сухощавый мужчина с густой проседью в волосах, восседал за столом в своем кабинете. Войдя после стука, Йоттар поздоровался. Нареметт, отложив перо в сторону, кивнул, давая понять, что слушает.
– Все доставлено, кроме одного письма, – отчитался Йоттар. – Песчанный карман, деревня возле границы, опустела.
Нареметт приподнял густую черную бровь.
– Ну… – Йоттар нервно усмехнулся. – Точно я, конечно, не знаю, но по улицам там ползает здоровенная многоножка, которая хотела меня сожрать и которую не берут пули. Так что могу сделать предположение, что из-за нее.
Из-под груды бумаг на столе мужчина вытянул большую карту и быстро нашел названную деревню. Несколько секунд он внимательно смотрел на нее, измеряя расстояние до города.
– Довольно далеко… Наверное, проползла мимо солдат на границе. На всякий случай доложу полиции, пусть вышлют отряд. Хотя сейчас у них, наверное, есть дела поважнее. Кайм, оставьте письмо на складе с не доставленным, и можете идти.
Попрощавшись, Йоттар вышел, по пути забросил письмо на склад и покинул почту. Фонари, как обычно, горели в этом районе через один. Ночное небо слабо отсвечивало оранжевым – то ли это был дым с фабрики, то ли очередное колдовство с юга. Йоттар быстро шагал по пыльным улицам. Довольно часто попадались прохожие, один раз он наткнулся на полицейский патруль. Через пару кварталов он замедлил шаг возле побеленного одноэтажного здания. Под крышей болталась выцветшая вывеска с совершенно дурацким названием «Это был изюм». Потянув тяжелую металлическую дверь, Йоттар вошел в столовую.
В ярко освещенном зале стояли несколько длинных деревянных столов. За ними сидели с десяток припозднившихся человек. На пыльном каменном полу валялись кое-где крошки, окна без штор были в мутных разводах. Под длинной витриной у дальней стены стояли поддоны с разнообразной – хотя нет, не слишком-то разнообразной – едой. Место было не самое приятное, особенно для человека, выросшего в столице, но Йоттар все равно собирался есть здесь и только здесь. И не только из-за дешевизны.
– Здорово, кудряш, – окликнула его официантка за стойкой. – Чего так поздно? У меня смена через полчаса кончается.
Йоттар машинально пригладил рукой свои черные волосы. Они вились крупными кудрями, что уже много лет служило объектом шуток, прозвищ, и опознавательным знаком.
– Почты много было, – пояснил он, усаживаясь за стол. – Привет, Эйра.
– Тебе как обычно?
Сложив винтовку и сумку рядом, Йоттар наблюдал, как Эйра наполняет тарелку. Девушка была высокой, смуглой, как и большинство местных, с крупным прямым носом и яркими полными губами. Гладкие каштановые волосы были коротко острижены, в ушах болтались большие серьги-кольца с цветным узором. Тот же узор красовался на дюжине браслетов, позвякивающих на запястьях. Красное форменное платье официантки туго натягивалось на пышной груди. Закончив, Эйра вышла из-за стойки и с глухим стуком поставила поднос на стол. Быстро отсчитав положенные двенадцать марок, Йоттар отдал ей деньги и сложил в сумку две упакованные коробки – завтрак и обед на следующий день. Девушка села рядом, закинула ногу на ногу и оперлась локтем на стол.
– Ты сам-то собираешься учиться готовить? А то разоришься, как я уволюсь, и никто не будет тебе делать скидки.
– Ты хочешь уволиться?
– Уже год как хочу.
– А… – Йоттар с облегчением усмехнулся. – Я умею, – почти не соврал он. – Просто некогда.
Придвинув к себе тарелку, он начал есть. Сегодня на ужин были омлет, две гренки и пара ломтей ветчины. Эйра покосилась на висящие на стене часы – те показывали без двадцати десять. Два человека за соседним столом встали, оставив пустую посуду, и вышли за дверь. Остальные тоже собирались уходить.
– Ну сегодня и денек был, – пожаловалась она. – Двое придурков подрались, чуть витрину не разбили. И было бы из-за чего! Так нет – они спорили, зря или не зря императора свергли.
Йоттар глубокомысленно хмыкнул, не отрываясь от еды. За две недели, прошедшие с переворота, ему сильно прибавилось работы. В Файнаре фактическая власть принадлежала владельцам алмазных шахт, но и сюда долетали отголоски политических дрязг.
– А ты что думаешь? – спросил он.
– Ты же меня знаешь – мне главное, чтоб зарплату платили. Кайлеф говорит, что с новым правительством торговля получше пойдет, а я не знаю. В любом случае, есть-то люди всегда будут, так что… Хотя жалко пацана, конечно. Сколько там ему, семнадцать было? Совсем еще ребенок.
Йоттар продолжил жевать, постаравшись скрыть разочарование. Погибший император был младше его всего на год. Хотя для двадцатилетней Эйры он, должно быть, действительно ребенок.
– А ты, наверное, рад? – поинтересовалась она. – Ты же… ну…
Йоттар возмущенно замотал головой. После переворота отцовские дела припоминали ему все чаще.
– Я, вообще-то, в делах отца не участвовал, это во-первых! И даже не знал ничего, пока его арестовывать не пришли. А во-вторых, отец был революционером, а это совсем другое! Тут просто одна кучка богачей перерезала другую. С чего мне их поддерживать?
– Тихо ты! – шикнула Эйра. – Только еще одной драки мне не хватало.
Действительно, из-за соседнего стола на них кидали заинтересованные взгляды. Девушка встала, наскоро поправив платье.
– Чего расселись? – обратилась она к оставшимся посетителям. – У меня скоро смена кончается, так что быстро доели и свалили отсюда! Не собираюсь я за вами тут ночью прибираться.
Люди заторопились, покидая столовую. Пристыженный Йоттар быстро проглотил остатки омлета. На все подобные вопросы он всегда отвечал, что отцовские идеи не поддерживает, но сейчас понял, что это не совсем правда.
– Тебе помочь? – предложил он.
– Помоги, – милостиво разрешила Эйра. – Оттащи всю посуду на кухню, и со столов вытри, а я пока там помою.
Пока она прибиралась на кухне, Йоттар отнес туда всю посуду и вытер со столов. Эйра наскоро подмела опустевший зал и завела часы. Закончив, она переоделась в подсобке, и они вышли на улицу.
– Вообще-то, за мной Кайлеф должен зайти, – отозвалась Эйра, запирая дверь.
– Да, конечно… – буркнул Йоттар. – Кайлеф…
– Где, интересно, он шляется?
– Может, ему ящерица голову откусила?
Эйра беззлобно залепила ему подзатыльник.
– Не надо так говорить! Он сегодня должен был к шахтам ехать, а там довольно опасно.
– А меня сегодня многоножка чуть не сожрала, – похвастался Йоттар.
– Как? Они же маленькие.
– Эта была здоровенная! И с человеческими ногами. Говорила таким противным голосом, что сожрет меня. Я в нее стреляю, попадаю, конечно, а эту суку пули не берут…
Йоттар прервался. По улице к ним, широко шагая, действительно приближался Кайлеф – высокий, широкоплечий и темноволосый.
Подойдя, он приобнял Эйру в знак приветствия. Та церемонно поцеловала его в губы.
– Я же сказала, в десять!
– Я опоздал? Прости. Ты же знаешь, у меня сейчас очень много дел.
– Вот и сказал бы сразу, что не сможешь.
По-хозяйски обхватив Эйру за плечи, он повел ее вдоль улицы. Девушка обернулась.
Кайлеф тоже оглянулся.
– Пока, Йоттар, – бросил он, хотя они, вообще-то, и не здоровались.
Йоттар вяло помахал рукой Эйре.
– До завтра, – буркнул он.
Похоже, что его не услышали – парочка быстро удалялась. Сунув руки в карманы, Йоттар, ссутулившись, пошел в противоположную сторону. Он жил недалеко – снимал комнату в многоквартирном здании в десяти минутах ходьбы отсюда. Дом был старым и явно ждал хорошего ремонта. На крыльце у входа курили и болтали две женщины-соседки. Йоттар поздоровался с ними, не останавливаясь. На лестнице внутри его поймала домовладелица – пожилая полная дама с непомерным количеством косметики на лице и неестественно блестящими от лака волосами. Вокруг себя хозяйка распространяла приторный запах духов. Двигалась она плавно и медленно, будто боялась, что от нее что-нибудь отвалится – кусочек густо накрашенных ресниц, например.
– Здравствуй, Кайм, – томно протянула она.
– Здрасте, – неохотно выдавил Йоттар.
– Ты ведь помнишь, что завтра день оплаты?
– Надеюсь, ты не будешь ее задерживать.
– Потому что у меня не богадельня. Как-то раз я выселила беременную женщину с двумя детьми, хотя она клялась заплатить через два дня. И с тобой поступлю так же, если ты будешь задерживать деньги. Я не могу кормить всяких бездельников.
– Я же всегда плачу вовремя! – не выдержал Йоттар.
– И это хорошо. Потому что я не собираюсь кормить всяких бездельников.
Оттеснив даму в сторону, Йоттар быстро поднялся по лестнице на второй этаж. Его комната была последней в правом крыле. По пути ему попались еще трое соседей – визжащий пятилетка, гоняющийся за кошкой, пузатый мужик в одних трусах и пьяный парень, который никак не мог попасть ключом в замочную скважину. Отперев свою комнату, Йоттар зашел внутрь и закрыл дверь. Снаружи сюда все равно доносился шум. Комната была маленькой, с минимальным количеством мебели. В ней, несомненно, было бы грязнее, если бы он ел здесь и проводил больше времени дома.
Расшнуровав ботинки, он разулся, оставив обувь у порога, стянул куртку и бросил ее на заменяющую стол коробку. Оставив там же летные очки и винтовку, Йоттар завалился на не заправленную кровать. Диалог с домовладелицей повторялся с пугающей точностью каждый раз за день до оплаты аренды. Наверное, она хотела, чтобы жильцы платили раньше, но этого Йоттар сделать не мог – ему самому выдавали зарплату в последний день месяца, и он отдавал деньги за пару часов до того, как хозяйка готова была выкинуть его вещи. В любом случае, пока что он всегда успевал заплатить, и такое положение дел его устраивало.
Стимфалийские птицы
Stymphalídes órnithes транслитерация латиницей греческого названия Стимфалийских птиц транслитерация латиницей греческого названия Стимфалийских птиц транслитерация латиницей греческого названия Стимфалийских птиц транслитерация латиницей греческого названия Стимфалийских птиц транслитерация латиницей греческого названия Стимфалийских птиц
Στυμφαλίδες Όρνιθες оригинальное греческое написание названия стимфалийских птиц оригинальное греческое написание названия стимфалийских птиц оригинальное греческое написание названия стимфалийских птиц оригинальное греческое написание названия стимфалийских птиц оригинальное греческое написание названия стимфалийских птиц
Стимфалийские птицы (стимфалиды) — хищные птицы с медными клювами и когтями, способные ронять свои бронзовые перья во врагов с высоты, как стрелы. Названы по имени источника (и озера) Стимфала близ одноимённого города в горах Аркадии.
"Предание рассказывает, что некогда у вод Стимфала жили птицы, поедающие людей."
Павсаний "Описание Эллады" (139: Т.2, с.108)
"Величиной эти птицы были с грифа, а клювы, когти и перья у них бронзовые, к тому же они умели пускать свои перья как стрелы, убивая каждого, кто к ним приблизится."
"У бога войны Ареса была стая диких птиц. Когти и клювы у них были железные, а медные перья их, выпадая из тела, летели вниз со страшной силой и убивали, как стрелы. . Они питались человечьим мясом и отсюда вылетали стаей на кровавую охоту."
Смирнова В.С. "Герои Эллады. Геракл" (413)
Поселившись вокруг озера, жуткие птицы всячески мешали мирным жителям и торговцам, нападали на них, убивали скот, уничтожали посевы. Поэтому царь Стимфала Эврисфей попросил Геракла прогнать птиц. Герою в этом помогла Афина, дав ему выкованные Гефестом медные кроталы (трещётки) или же тимпаны (инструмент наподобие литавр). Встревожив птиц шумом, Геракл стал пускать в них свои отравленные ядом Лернейской гидры стрелы. Перепуганные птицы покинули берега озера, улетев на острова Чёрного Моря.
Это стало новым его подвигом, правда, согласно разным источникам, номер этого подвига различен: шестой (Аполлодор, Диодор Сицилийский), третий (Н.А.Кун), а в некоторых источниках (в основном в Интернете, без ссылок на источник, например, в Википедии) — пятый.
"Трудно было Гераклу выполнить это поручение Эврисфея. На помощь ему пришла воительница Афина-Паллада. Она дала Гераклу два медных тимпана, их выковал бог Гефест, и велела Гераклу встать на высоком холме у того леса, где гнездились стимфалийские птицы, и ударить в тимпаны; когда же птицы взлетят — перестрелять их из лука. Так и сделал Геракл. Взойдя на холм, он ударил в тимпаны, и поднялся такой оглушительный звон, что птицы громадной стаей взлетели над лесом и стали в ужасе кружиться над ним. Они дождем сыпали свои острые, как стрелы, перья на землю, но не попадали перья в стоявшего на холме Геракла. Схватил свой лук герой и стал разить птиц смертоносными стрелами. В страхе взвились за облака стимфалийские птицы и скрылись из глаз Геракла. Улетели птицы далеко за пределы Греции, на берега Эвксинского Понта, и больше никогда не возвращались в окрестности Стимфала."
Николай Кун "Легенды и мифы Древней Греции" (469: с.126-127)
Там стимфалиды и были встречены аргонавтами. Они, вероятно, слыхали о подвиге Геракла, и последовали его примеру — прогнали птиц шумом, ударяя мечами по щитам.
"Однажды днём «Арго» приблизился к неизвестному острову. Большая красная птица сидела на берегу и, завидев «Арго», полетела к нему навстречу.
Путешественники с удивлением глядели на неё. Вдруг она уронила перо. Оно упало на корабль и впилось в плечо одного из гребцов. Полилась кровь, и от боли гребец выронил из рук весло. Вынули перо из раны и увидели, что это была острая медная стрела. Прилетела вторая птица. Один из аргонавтов схватил свой лук и убил её. Она упала в море, звеня и сверкая на солнце. Тогда один из старших аргонавтов сказал:
— Это Стимфалиды — медные птицы бога войны. Их перья ранят, как стрелы. Наденем шлемы, поднимем щиты, чтобы они не могли причинить нам вреда.
Аргонавты надели шлемы, прикрылись щитами и, подплывая к берегу, громко кричали и ударяли мечами в щиты. Стимфалиды поднялись над островом, осыпая «Арго» своими медными перьями. Перья ударялись о щиты, и в воздухе стоял такой шум и звон, что перепуганные птицы поднялись высоко-высоко и умчались прочь."
Смирнова В.С. "Герои Эллады. Аргонавты" (413)
Куда точно они улетели, неизвестно, но Павсаний утверждает, что в Аравийской пустыни водятся птицы-стимфалиды.
"В пустынях Аравии водятся среди других диких животных также и птицы, которых называют стимфалидами. Для людей они ничуть не менее свирепы и опасны, чем львы и леопарды. На тех, кто приходит охотиться на них, они нападают, ранят их своими клювами и убивают. Те медные или железные кольчуги и латы, которые носят люди, эти птицы пробивают."
Павсаний "Описание Эллады" (139: Т.2, с.109)
Он утверждает, что, вероятно, раньше арабы называли этих птиц иначе, но влияние Греции столь велико, что даже стали называть их на греческий лад. Но, возможно, эти птицы, после того как Геракл выгнал их с берегов Стимфалийского озера, а аргонавты спугнули с острова в Чёрном море, нашли пристанище в Аравии. И арабы просто приняли для новых птиц греческое название.
Примечание: в древних текстах не встречается точного упоминания металлического оперения, клюва и когтей. Вероятно, бронзовые крылья, медные клювы и когти — заблуждение из-за трудностей перевода, изначально была лишь аллегория, чтобы показать, сколь тверды когти и сколь опасны перья стимфалид.
Кроме того, трудно точно определить их происхождение. В ранних текстах рассказывается о том, что птицы эти были встречены аргонавтами на острове Арес. Мавр Сервий Гонорат, римский учёный, назвал их "питомцами Марса", вероятно, имея ввиду именно остров, названный именем бога, а не самого бога.
Перья каких птиц использовали раньше для письма?
На Руси в основном использовались гусиные и лебединые перья. Перья левого крыла считались наиболее удобными для правши. Использовались маховые перья. От одного гуся пригодны для письма не более 10 перьев.
Подготовка и заточка пера (очинка или очин) - это большое искусство. Для этого используется остро заточенный (как бритва) перочинный нож (в последствии это название перешло ко всем карманным складным ножам). Процесс включал следующие операции:
1) удаляется часть нижних бородков (тонкие веточки пера), чтобы удобно было держать перо в руке.
2) перо вываривается в щелочном растворе (для обезжиривания).
3) перо закаливается в горячем песке.
4) далее делается очинка (её делали по горячему перу, а расщеп, когда перо остывало)
От правильной очинки зависело качество письма. Поэтому профессия очинщика перьев была востребованной. Для письма брались сразу несколько перьев, которые менялись по мере стачивания. Писать было удобней на наклонной плоскости (*Может кто-то помнит наклонные парты в школах*). Писать можно было лишь на хорошо проклеенной бумаге. Гусиные перья при письме сильно скрипели. При малейшей неточности могли разбрызгиваться чернила. При сильном нажиме кончик пера сильно раскорячивался и быстро стачивался. Перед письмом перья обмакивались в чернильницу-непроливашку. По некоторым данным одного обмакавания могло хватить на страницу текста. Быстро писать гусиным пером не получится.
Точных данных, сколько могло служить одно перо без очинки, найти не удалось (*можно устроить натурный эксперимент:)*). По-видимому, всё зависело от претензий к качеству письма. Каллиграф мог менять перья чаще. В среднем (при регулярном письме) перо служило не более недели. Далее оно подвергалось очинке.
Перья птиц для письма использовались в VII - XIX веках, до массового распространения металлического пера. В принципе, металлические перья были известны ещё с времен Древнего Рима, но они были очень дороги.
Впервые использование для письма гусиного пера зафиксировано в Севильи около 600 года.
Гусиное перо стало символом литературного творчества и поэзии.
Но для письма использовались не только гусиные перья. Просто гусиное перо лучше подходило для письма из всех домашних птиц. Но для письма использовались также перья лебедя, ястреба, пеликана, ворона (не путать с вороной), утки, павлина и страуса. А некоторые каллиграфы предпочитали перья тетерева.
Кстати, некоторые современные каллиграфы считают, что металлические перья мертвы, и по старинке используют перья птиц.
В арабском мире и Византии в древности для письма и рисования использовали тростниковое перо - калам (по-арабски kalam, а по-гречески kalamos - стебель, тростник). Кончик калама расщепляли таким образом, что правая сторона была вдвое шире левой (для правши).
Читайте также: