Сила силе доказала сила силе не ровня есть металл прочней металла есть огонь страшней огня

Обновлено: 19.09.2024

ЖАНРЫ 363
АВТОРЫ 290 567
КНИГИ 703 691
СЕРИИ 26 991
ПОЛЬЗОВАТЕЛИ 612 783

Книга про бойца

Серийное оформление Вадима Пожидаева

Оформление обложки Валерия Гореликова

Иллюстрация на обложке Юрия Непринцева

«Василий Теркин» Александра Твардовского

Очень, братцы, чижало,

Прямо скажем, не легко,

А между прочим, ничаво.

«Книга про бойца» началась еще «на той войне незнаменитой», за полтора года до этой – Великой Отечественной – войны.

Работая во фронтовой газете «На страже Родины», молодой, но уже известный поэт Александр Твардовский вместе с другими военными журналистами придумал лубочного героя, который «одним махом семерых побивахом» – маскируясь под снежную кочку, брал языка, героически доставлял донесение, кошкой выдергивал из самолета вражеского летчика. Непритязательные тексты сопровождались рисунками. «Все это производит теперь впечатление наивности изложения, крайней неправдоподобности „подвигов“ Васи и не такого уж избытка юмора», – признавался автор через десять лет.

Непарадная Финская война закончилась. О своей газетной поденщине другие авторы забыли. Все, кроме Твардовского. В апреле сорокового года он делает запись во фронтовой тетради «С Карельского перешейка»: «Переписывая в тетрадь карандашные записи для порядка, я все время думал о том, что же я буду писать о походе всерьез. Мне уже представился в каких-то моментах путь героя моей поэмы. Переход границы, ранение, госпиталь, следование за частью, которая ушла далеко уже. Участие в решительных боях, какое-то знакомство с девушкой – лекпомом или сестрой. Но ни имени, ни характера в конкретности еще не было.

Вчера вечером или сегодня утром герой нашелся, и сейчас я вижу, что только он мне и нужен, именно он. Вася Теркин! Он подобен фольклорному образу. Он – дело проверенное…

А как необходимы его веселость, удачливость, энергия и неунывающая душа для преодоления сурового материала этой войны! И как много он может вобрать в себя из того, чего нужно коснуться! Это будет веселая армейская шутка, но вместе с тем в ней будет и лиризм…

Одним словом, дай Бог сил!»

К счастью, Бог дал. Сил, жизни, таланта.

Придуманный в сороковом году (странное совпадение, в этот же год Ахматова начала «Поэму без героя»: «Из года сорокового, Как с башни, на все гляжу»), герой нашел свою книгу и свою форму, начал воплощаться в слова лишь в середине 1942-го.

В первую часть, публиковавшуюся в «Красноармейской правде», журналах «Красноармеец» и «Знамя» во второй половине 1942 года, вошли фрагменты, созданные еще до того, как «Теркин» стал «Книгой про бойца». Память о Финской войне есть в главах «Перед боем», «Переправа», «Гармонь».

Вторая часть писалась и публиковалась почти с колес в течение 1943 года.

Третья, самая короткая, заняла полтора последних военных года (с февраля 1944-го).

Потом автор снял деление на части. Его следами остались прерывающие историю героя главы «От автора».

В авторском вступлении в третью часть Теркин (по слухам, погибший) перед смертью будто бы «молвил»: «Мне – копец, войне – конец». В эпилоге «От автора» повествователь откликается:

Есть свидетельство иллюстратора книги О. Верейского, что глава с этими строчками писалась или была начата в ночь Победы, с 9 на 10 мая 1945 года. Однако достоверно известно (в том числе и от самого автора), что в трагическом 1941-м Твардовскому было не до его давнего замысла: он опять занимался газетной поденщиной. Но, вопреки истине факта, в конце «Книги про бойца» стоит символическая дата: 1941–1945. «Жизнь больше войны», – скажет однажды Твардовский. «Василий Теркин» оказался равным войне. (Через много лет в «Теркине на том свете» появится всего лишь его однофамилец.)

Книга-процесс, сочинявшаяся в полевых условиях, кончавшаяся дважды прежде своего последнего завершения, отнявшая у автора то ли три, то ли пять с половиной лет (смотря откуда считать), выстроилась, как объяснял потом сам Твардовский, на двух противоположных и в то же время взаимодополнительных принципах.

«Я недолго томился сомнениями и опасениями относительно неопределенности жанра, отсутствия первоначального плана, обнимающего все произведение наперед, слабой сюжетной связанности глав между собой. Не поэма – ну и пусть себе не поэма, решил я; нет единого сюжета – пусть себе нет, не надо; нет самого начала вещи – некогда его выдумывать; не намечена кульминация и завершение всего повествования – пусть, надо писать о том, что горит, не ждет, а там видно будет, разберемся. И когда я так решил, порвав все внутренние обязательства перед условностями формы и махнув рукой на ту или иную возможную оценку литераторами этой моей работы, – мне стало весело и свободно» («Как был написан „Василий Теркин“»).

С другой стороны, свобода целого корректировалась жесткой организацией отдельных составляющих. «И первое, что я принял за принцип композиции и стиля, – это стремление к известной законченности каждой отдельной части, главы, а внутри главы – каждого периода и даже строфы. Я должен был иметь в виду читателя, который хотя бы и незнаком был с предыдущими главами, нашел бы в данной, напечатанной сегодня в газете главе нечто целое, округленное. Кроме того, этот читатель мог и не дождаться моей следующей главы: он был там, где и герой, – на войне. Этой примерной завершенностью каждой главы я и был более всего озабочен. Я ничего не держал про себя до другого раза, стремясь высказаться при каждом случае – очередной главе – до конца, полностью выразить свое настроение, передать свежее впечатление, возникшую мысль, мотив, образ».

Так возникло сочинение, не стянутое жестким каркасом фабулы («без начала, без конца»), движущееся вперед ощупью, вместе с войной, историей, жизнью автора, но в то же время многократно завершенное, «закругленное» в каждой главе, части, строфе.

«Василий Теркин» в этом – структурном – плане – прямой потомок «Евгения Онегина» («даль свободного романа») и дальний родственник в иных отношениях зависимого от русского романа романов набоковского «Дара». Симптоматичное совпадение: в концовках обеих книг появляется пушкинская виньетка. Набоков продлит действие пушкинского романа еще на одну строфу: «С колен поднимется Евгений, – Но удаляется поэт…» Твардовский начнет прощание с читателем с цитаты из «Похоронной песни Иакинфа Маглановича», входящей в «Песни западных славян»: «Светит месяц, ночь ясна. Чарка выпита до дна…» (Лирический сюжет этой песни – разговор живых и мертвых – напоминает, кстати, и о знаменитом «Я убит подо Ржевом…», написанном Твардовским уже после «Теркина».)

Василий Тёркин. 29. В бане (Александр Твардовский)

На околице войны —
В глубине Германии —
Баня! Что там Сандуны
С остальными банями!

На чужбине отчий дом —
Баня натуральная.
По порядку поведём
Нашу речь похвальную.

Дом ли, замок, всё равно,
Дело безобманное:
Банный пар занёс окно
Пеленой туманною.

Стулья графские стоят
Вдоль стены в предбаннике.
Снял подштанники солдат,
Докурил без паники.

Докурил, рубаху с плеч
Тащит через голову.
Про солдата в бане речь, —
Поглядим на голого.

Невысок, да грудь вперёд
И в кости надёжен.
Телом бел, — который год
Загорал в одёже.

И хоть нет сейчас на нём
Форменных регалий,
Что знако́м солдат с огнём,
Сразу б угадали.

Подивились бы спроста,
Что остался целым.
Припечатана звезда
На живом, на белом.

Неровна, зато красна,
Впрямь под стать награде,
Пусть не спереди она, —
На лопатке сзади.

С головы до ног мельком
Осмотреть атлета:
Там ещё рубец стручком,
Там иная мета.

Знаки, точно письмена
Памятной страницы.
Тут и Ельня, и Десна,
И родная сторона
В стро́ку с заграницей.

Столько вёрст и столько вех,
Не забыть иную.
Но разделся человек,
Так идёт в парную,

Он идёт, но как идёт,
Проследим сторонкой:
Так ступает, точно лёд
Под ногами тонкий;

Будто делает с трудом
Шаг — и непременно:
— Ух, ты! — крякает, притом
Щурится блаженно.

Говор, плеск, весёлый гул,
Капли с потных сводов…
Ищет, руки протянув,
Прежде пар, чем воду.

Пар бодает в потолок
Ну-ка, б ходу на поло́к!

В жизни мирной или бранной,
У любого рубежа,
Благодарны ласке банной
Наше тело и душа.

Ничего, что ты природой
Самый русский человек,
А берёшь для бани воду
Из чужих, далёких рек.

Много хуже для здоровья,
По зиме ли, по весне,
Возле речек Подмосковья
Мыться в бане на войне.

— Ну-ка ты, псковско́й, елецкий
Иль ещё какой земляк,
Зачерпни воды немецкой
Да уважь, плесни черпак.

Не жалей, добавь на пфенниг,
А теперь погладить швы
Дайте, хлопцы, русский веник,
Даже если он с Литвы.

Честь и слава помпохозу,
Снаряжавшему обоз,
Что советскую берёзу
Аж за Кёнигсберг завёз.

Эй, славяне, что с Кубани,
С Дона, с Волги, с Иртыша,
Занимай высо́ты в бане,
Закрепляйся не спеша!

До того, друзья, отлично
Так-то всласть, не торопясь,
Парить веником привычным
Заграничный пот и грязь.

Пар на славу, молодецкий,
Мокрым доскам горячо.
Ну-ка, где ты, друг елецкий,
Кинь гвардейскую ещё!

Кинь ещё, а мы освоим
С прежней дачей заодно.
Вот теперь спасибо, воин,
Отдыхай. Теперь — оно!

Кто не нашей подготовки,
Того с полу на полок
Не встянуть и на верёвке, —
Разве только через блок.

Тут любой старик любитель,
Сунься только, как ни рьян,
Больше двух минут не житель,
А и житель — не родитель,
Потому не даст семян.

Нет, куда, куда, куда там,
Хоть кому, кому, кому
Браться париться с солдатом, —
Даже чёрту самому.

Пусть он жиловатый парень,
Да такими вряд ли он,
Как солдат, жарами жарен
И морозами печён.

Пусть он, в общем, тёртый малый,
Хоть, понятно, чёрта нет,
Да поди сюда, пожалуй,
Так узна́ешь, где тот свет.

На полке, полке, что тёсан
Мастерами на войне,
Ходит веник жарким чёсом
По малиновой спине.

Человек поёт и стонет,
Просит;
— Гуще нагнетай.-
Стонет, стонет, а не донят:
— Дай! Дай! Дай! Дай!

Не допариться в охоту,
В меру тела для бойца —
Всё равно, что немца с ходу
Не доделать до конца.

Нет, тесни его, чтоб вскоре
Опрокинуть навзничь в море,
А который на земле —
Истолочь живьём в «котле».

И за всю войну впервые —
Немца нет перед тобой.
В честь победы огневые
Грянут следом за Москвой.

Грянет залп многоголосый,
Заглушая шум волны.
И пошли стволы, колёса
На другой конец войны.

С песней тронулись колонны
Не в последний ли поход?
И ладонью запылённой
Сам солдат слезу утрёт.

Кто-то свистнет, гикнет кто-то,
Грусть растает, как дымок,
И война — не та работа,
Если праздник недалёк.

И война — не та работа,
Ясно даже простаку,
Если по три самолёта
В помощь придано штыку.

И не те как будто люди,
И во всём иная стать,
Если танков и орудий —
Сверх того, что негде стать.

Сила силе доказала:
Сила силе — не ровня.
Есть металл прочней металла,
Есть огонь страшней огня!

Бьют Берлину у заставы
Судный час часы Москвы…

А покамест суд да справа —
Пропотел солдат на славу,
Кость прогрел, разгладил швы,
Новый с ног до головы —
И слезай, кончай забаву…

А внизу — иной уют,
В душевой и ванной
Завершает голый люд
Банный труд желанный.

Тот упарился, а тот
Борется с истомой.
Номер первый спину трёт
Номеру второму.

Тот, механик и знаток
У светца хлопочет,
Тот макушку мылит впрок,
Тот мозоли мочит;

Тот платочек носовой,
Свой трофей карманный,
Моет мыльною водой,
Дармовою банной.

Ну, а наш слегка остыл
И — конец лежанке.
В шайке пену нарастил,
Обработал фронт и тыл,
Не забыл про фланги.

Быстро сладил с остальным,
Обдался и вылез.
И невольно вслед за ним
Все поторопились.

Не затем, чтоб он стоял
Выше в смысле чина,
А затем, что жизни дал
На полке мужчина.

Любит русский человек
Праздник силы всякий,
Оттого и хлеще всех
Он в труде и драке.

И в привычке у него
Издавна, извечно
За лихое удальство
Уважать сердечно.

И с почтеньем все глядят,
Как опять без паники
Не спеша надел солдат
Новые подштанники.

Не спеша надел штаны
И почти что новые,
С точки зренья старшины,
Сапоги кирзовые.

В гимнастёрку влез солдат,
А на гимнастёрке —
Ордена́, медали в ряд
Жарким пламенем горят…

— Закупил их, что ли, брат,
Разом в военторге?
Тот стоит во всей красе,
Занят самокруткой.

— Это что! Ещё не все, —
Метит шуткой в шутку.
— Любо-дорого. А где ж
Те, мол, остальные.

— Где последний свой рубеж
Держит немец ныне.

И едва простился он,
Как бойцы в восторге
Вслед вздохнули:
— Ну, силён!
— Всё равно, что Тёркин.

Текст книги "Василий Теркин. Стихотворения. Поэмы"

На околице войны —
В глубине Германии —
Баня! Что там Сандуны
С остальными банями!

На чужбине отчий дом —
Баня натуральная.
По порядку поведем
Нашу речь похвальную.

Дом ли, замок, все равно,
Дело безобманное:
Банный пар занес окно
Пеленой туманною.

Стулья графские стоят
Вдоль стены в предбаннике.
Снял подштанники солдат,
Докурил без паники.

Докурил, рубаху с плеч
Тащит через голову.
Про солдата в бане речь, —
Поглядим на голого.

Невысок, да грудь вперед
И в кости надежен.
Телом бел, – который год
Загорал в одеже.

И хоть нет сейчас на нем
Форменных регалий,
Что знаком солдат с огнем,
Сразу б угадали.

Подивились бы спроста,
Что остался целым.
Припечатана звезда
На живом, на белом.

Неровна, зато красна,
Впрямь под стать награде,
Пусть не спереди она, —
На лопатке сзади.

С головы до ног мельком
Осмотреть атлета:
Там еще рубец стручком,
Там иная мета.

Знаки, точно письмена
Памятной страницы.
Тут и Ельня, и Десна,
И родная сторона
В строку с заграницей.

Столько верст и столько вех,
Не забыть иную.
Но разделся человек,
Так идет в парную,

Он идет, но как идет,
Проследим сторонкой:
Так ступает, точно лед
Под ногами тонкий;

Будто делает с трудом
Шаг – и непременно:
– Ух, ты! – крякает, притом
Щурится блаженно.

Говор, плеск, веселый гул,
Капли с потных сводов…
Ищет, руки протянув,
Прежде пар, чем воду.

Пар бодает в потолок,
Ну-ка, с ходу на полок!

В жизни мирной или бранной,
У любого рубежа,
Благодарны ласке банной
Наше тело и душа.

Ничего, что ты природой
Самый русский человек,
А берешь для бани воду
Из чужих, далеких рек.

Много хуже для здоровья,
По зиме ли, по весне,
Возле речек Подмосковья
Мыться в бане на войне.

– Ну-ка ты, псковской, елецкий
Иль еще какой земляк,
Зачерпни воды немецкой
Да уважь, плесни черпак.

Не жалей, добавь на пфенниг,
А теперь погладить швы
Дайте, хлопцы, русский веник,
Даже если он с Литвы.

Честь и слава помпохозу,
Снаряжавшему обоз,
Что советскую березу
Аж за Кенигсберг завез.

Эй, славяне, что с Кубани,
С Дона, с Волги, с Иртыша,
Занимай высоты в бане,
Закрепляйся не спеша!

До того, друзья, отлично
Так-то всласть, не торопясь,
Парить веником привычным
Заграничный пот и грязь.

Пар на славу, молодецкий,
Мокрым доскам горячо.
Ну-ка, где ты, друг елецкий,
Кинь гвардейскую еще!

Кинь еще, а мы освоим
С прежней дачей заодно.
Вот теперь спасибо, воин,
Отдыхай. Теперь – оно!

Кто не нашей подготовки,
Того с полу на полок
Не встянуть и на веревке, —
Разве только через блок.

Тут любой старик любитель,
Сунься только, как ни рьян,
Больше двух минут не житель,
А и житель – не родитель,
Потому не даст семян.

Нет, куда, куда, куда там,
Хоть кому, кому, кому
Браться париться с солдатом, —
Даже черту самому.

Пусть он жиловатый парень,
Да такими вряд ли он,
Как солдат, жарами жарен
И морозами печен.

Пусть он, в общем, тертый малый,
Хоть, понятно, черта нет,
Да поди сюда, пожалуй,
Так узнаешь, где тот свет.

На полке, полке, что тесан
Мастерами на войне,
Ходит веник жарким чесом
По малиновой спине.

Человек поет и стонет,
Просит:
– Гуще нагнетай. —
Стонет, стонет, а не донят:
– Дай! Дай! Дай! Дай!

Не допариться в охоту,
В меру тела для бойца —
Все равно, что немца с ходу
Не доделать до конца.

Нет, тесни его, чтоб вскоре
Опрокинуть навзничь в море,
А который на земле —
Истолочь живьем в «котле».

И за всю войну впервые —
Немца нет перед тобой.
В честь победы огневые
Грянут следом за Москвой.

Грянет залп многоголосый,
Заглушая шум волны.
И пошли стволы, колеса
На другой конец войны.

С песней тронулись колонны
Не в последний ли поход?
И ладонью запыленной
Сам солдат слезу утрет.

Кто-то свистнет, гикнет кто-то,
Грусть растает, как дымок,
И война – не та работа,
Если праздник недалек.

И война – не та работа,
Ясно даже простаку,
Если по три самолета
В помощь придано штыку.

И не те как будто люди,
И во всем иная стать,
Если танков и орудий —
Сверх того, что негде стать.

Сила силе доказала:
Сила силе – не ровня.
Есть металл прочней металла,
Есть огонь страшней огня!

Бьют Берлину у заставы
Судный час часы Москвы…

А внизу – иной уют,
В душевой и ванной
Завершает голый люд
Банный труд желанный.

Тот упарился, а тот
Борется с истомой.
Номер первый спину трет
Номеру второму.

Тот, механик и знаток,
У светца хлопочет,
Тот макушку мылит впрок,
Тот мозоли мочит;

Тот платочек носовой,
Свой трофей карманный,
Моет мыльною водой,
Дармовою банной.

Ну, а наш слегка остыл
И – конец лежанке.
В шайке пену нарастил,
Обработал фронт и тыл,
Не забыл про фланги.

Быстро сладил с остальным,
Обдался и вылез.
И невольно вслед за ним
Все поторопились.

Не затем, чтоб он стоял
Выше в смысле чина,
А затем, что жизни дал
На полке мужчина.

Любит русский человек
Праздник силы всякий,
Оттого и хлеще всех
Он в труде и драке.

И в привычке у него
Издавна, извечно
За лихое удальство
Уважать сердечно.

И с почтеньем все глядят,
Как опять без паники
Не спеша надел солдат
Новые подштанники.

Не спеша надел штаны
И почти что новые,
С точки зренья старшины,
Сапоги кирзовые.

В гимнастерку влез солдат,
А на гимнастерке —
Ордена, медали в ряд
Жарким пламенем горят…

– Закупил их, что ли, брат,
Разом в военторге?
Тот стоит во всей красе,
Занят самокруткой.

– Это что! Еще не все, —
Метит шуткой в шутку.
– Любо-дорого. А где ж
Те, мол, остальные.

– Где последний свой рубеж
Держит немец ныне.

И едва простился он,
Как бойцы в восторге
Вслед вздохнули:
– Ну, силен!
– Все равно, что Теркин.

«Светит месяц, ночь ясна,
Чарка выпита до дна…»

Теркин, Теркин, в самом деле,
Час настал, войне отбой.
И как будто устарели
Тотчас оба мы с тобой.

И как будто оглушенный
В наступившей тишине,
Смолкнул я, певец смущенный,
Петь привыкший на войне.

В том беды особой нету:
Песня, стало быть, допета.
Песня новая нужна,
Дайте срок, придет она.

Я сказать хотел иное,
Мой читатель, друг и брат,
Как всегда, перед тобою
Я, должно быть, виноват.

Больше б мог, да было к спеху,
Тем, однако, дорожи,
Что, случалось, врал для смеху,
Никогда не лгал для лжи.

И, по совести, порою
Сам вздохнул не раз, не два,
Повторив слова героя,
То есть Теркина слова!

«Я не то еще сказал бы, —
Про себя поберегу.
Я не так еще сыграл бы, —
Жаль, что лучше не могу».

И хотя иные вещи
В годы мира у певца
Выйдут, может быть, похлеще
Этой книги про бойца, —

Мне она всех прочих боле
Дорога, родна до слез,
Как тот сын, что рос не в холе,
А в годину бед и гроз…

С первых дней годины горькой,
В тяжкий час земли родной,
Не шутя, Василий Теркин,
Подружились мы с тобой.

Я забыть того не вправе,
Чем твоей обязан славе,
Чем и где помог ты мне,
Повстречавшись на войне.

От Москвы, от Сталинграда
Неизменно ты со мной —
Боль моя, моя отрада,
Отдых мой и подвиг мой!

Эти строки и страницы —
Дней и верст особый счет,
Как от западной границы
До своей родной столицы,
И от той родной столицы
Вспять до западной границы,
А от западной границы
Вплоть до вражеской столицы
Мы свой делали поход.

Смыли весны горький пепел
Очагов, что грели нас.
С кем я не был, с кем я не пил
В первый раз, в последний раз…

С кем я только не был дружен
С первой встречи близ огня.
Скольким душам был я нужен,
Без которых нет меня.

Скольких их на свете нету,
Что прочли тебя, поэт,
Словно бедной книге этой
Много, много, много лет.

И сказать, помыслив здраво:
Что ей будущая слава!
Что ей критик, умник тот,
Что читает без улыбки,
Ищет, нет ли где ошибки, —
Горе, если не найдет.

Не о том с надеждой сладкой
Я мечтал, когда украдкой
На войне, под кровлей шаткой,
По дорогам, где пришлось,
Без отлучки от колес,

В дождь, укрывшись плащ-палаткой,
Иль зубами сняв перчатку
На ветру, в лютой мороз,
Заносил в свою тетрадку
Строки, жившие вразброс.

Я мечтал о сущем чуде:
Чтоб от выдумки моей
На войне живущим людям
Было, может быть, теплей,

Чтобы радостью нежданной
У бойца согрелась грудь,
Как от той гармошки драной,
Что случится где-нибудь.

Толку нет, что, может статься,
У гармошки за душой
Весь запас, что на два танца, —
Разворот зато большой.

И теперь, как смолкли пушки,
Предположим наугад,
Пусть нас где-нибудь в пивнушке
Вспомнит после третьей кружки
С рукавом пустым солдат;

Пусть в какой-нибудь каптерке
У кухонного крыльца
Скажут в шутку: «Эй ты, Теркин!»
Про какого-то бойца;

Пусть о Теркине почтенный
Скажет важно генерал, —
Он-то скажет непременно, —
Что медаль ему вручал;

Пусть читатель вероятный
Скажет с книжкою в руке:
– Вот стихи, а все понятно,
Все на русском языке…

Я доволен был бы, право,
И – не гордый человек —
Ни на чью иную славу
Не сменю того вовек.

Повесть памятной годины,
Эту книгу про бойца,
Я и начал с середины
И закончил без конца

С мыслью, может, дерзновенной
Посвятить любимый труд
Павшим памяти священной,
Всем друзьям поры военной,
Всем сердцам, чей дорог суд.

Цитаты из поэмы «Василий Теркин»

Цитаты

Произведение Твардовского «Василий Теркин» известно многим еще со школьной скамьи. Эта книга о войне относится к небольшому числу книг, которые не акцентируют все внимание лишь на боли и горечи потерь и утрат. Она показывает, что даже в самые тяжелые времена может найтись время для небольшой шутки, повод для улыбки при желании можно отыскать всегда, и, если человек ранен – у него еще есть шансы на спасение, но если он сдался – то он проиграл.
В нашей подборке мы собрали для вас самые лучшие цитаты из этого произведения!

Ты — солдат, хотя и млад,
А солдат солдату — брат.

На фото

На войне одной минутки
Не прожить без прибаутки,
Шутки самой немудрой.

Кому память, кому слава,
Ни приметы, ни следа.

Сабантуй бывает разный,
А не знаешь — не толкуй,
Вот под первою бомбёжкой
Полежишь с охоты в лёжку,
Жив остался — не горюй:
Это малый сабантуй.

— Вам бы, знаете, во флот
С вашим аппетитом.

Не зарвемся, так прорвемся,
Будем живы — не помрем.
Срок придет, назад вернемся,
Что отдали — все вернем.

Не затем на смерть идешь,
Чтобы кто-нибудь увидел.

Свет пройди — нигде не сыщешь,
Не случалось видеть мне
Дружбы той святей и чище,
Что бывает на войне.

Бой идёт святой и правый,
Смертный бой не ради славы —
Ради жизни на земле.

Клеймо с рожденья отмечало
Младенца вражеских кровей.
И все, казалось, не хватало
Стране клейменых сыновей.

Дрогнул Тёркин, замерзая
На постели снеговой.
— Так пошла ты прочь, Косая,
Я солдат еще живой.

Да, вода… Помыслить страшно. Даже рыбам холодна.

Не гляди, что на груди,
А гляди, что впереди!

Нет, друзья, любовь жены —
Сотню раз проверьте —
На войне сильней войны
И, быть может, смерти.

Теркин немцу дал леща,
Так что собственную руку
Чуть не вынес из плеча.

И с улыбкою неробкой
Говорит тогда боец:
– А ещё нельзя ли стопку,
Потому как молодец?

Балагуру смотрят в рот,
Слово ловят жадно.
Хорошо, когда кто врет
Весело и складно.

Сила силе доказала:
Сила силе - не ровня.
Есть металл прочней металла
Есть огонь страшней огня!

Немец-барин не привык,
Русский стерпит — он мужик.

Нет, ребята. Что там орден,
Не заглядывая вдаль,
Я ж сказал, что я не гордый,
Я согласен на медаль.

…Что, большой любитель жить,
Выжил я, ребята…

И увиделось впервые,
Не забудется оно:
Люди теплые, живые
Шли на дно, на дно, на дно…

Спи, солдат, при жизни краткой
Ни в дороге, ни в дому
Не пришлось поспать порядком
Ни с женой, ни одному.
Народ — подвижник и герой —
Оружье зла оружьем встретил.
За грех войны — карал войной,
За смерть — печатью смерти метил.

Может — так, а может — чудо?
Хоть бы знак какой оттуда,
И беда б за полбеды.
Долги ночи, жёстки зори
В ноябре — к зиме седой.

До чего земля большая,
Величайшая земля.
И была б она чужая,
Чья-нибудь, а то — своя.

Помороженный, простуженный
Отдыхает он, герой,
Битый, раненый, контуженный,
Да здоровый и живой…

Но покуда вздох в запасе,
Толку нет о смертном часе.

Как ни трудно, как ни худо —
Не сдавай, вперед гляди.

Любит русский человек
Праздник силы всякий,
Оттого и хлеще всех
Он в труде и драке.

Спит — хоть голоден, хоть сыт,
Хоть один, хоть в куче.
Спать за прежний недосып,
Спать в запас научен.

Всех, кого взяла война,
Каждого солдата
Проводила хоть одна
Женщина когда-то
Кто прячет прошлое ревниво,
Тот вряд ли с будущим в ладу…

Мне как раз пожить охота, Я и не жил-то ещё…
Разрешите доложить
Коротко и просто:
Я большой охотник жить
Лет до девяноста.

Спит герой, храпит — и точка.
Принимает все, как есть.
Ну, своя — так это ж точно.
Ну, война — так я же здесь.

Кто одной боится смерти —
Кто плевал на сто смертей.
Пусть ты черт. Да наши черти
Всех чертей
В сто раз чертей.

0gnev

А.Твардовский || «Известия» №145, 22 июня 1945 года

Слава нашей героической Красной Армии, отстоявшей независимость нашей родины и завоевавшей победу над врагом! Слава нашему великому народу, народу-победителю!

С первых дней годины горькой,
В тяжкий час земли родной
По душе, Василий Теркин,
Нам пришелся голос твой.

До войны едва в помине
Был ты, Теркин, на Руси.
Теркин? Кто такой? А ныне —
Теркин кто такой, — спроси!

С первых дней годины горькой,
Мир слыхал сквозь грозный гром,
Повторял Василий Теркин:
— Перетерпим. Перетрем.

Боевым огнем крещеный,
Раной меченый двойной,
В сорок первом окруженный,
По земле он шел родной.

Шел солдат, как шли другие,
В неизвестные края.
Что там, где она, Россия,
По какой рубеж своя?

Все худое он изведал,
Он терял родимый край,
И одну политбеседу
Повторял:
— Не унывай.

Не зарвемся, так прорвемся,
Будем живы, не помрем
Срок придет, — назад вернемся,
Что отдали, — все вернем.

И теперь взглянуть на Запад
От столицы. Край родной!
Не на шутку был он заперт
За железною стеной.

И до малого селенья
Та из плена сторона
Не по щучьему веленью
Вновь сполна возвращена.

По веленью нашей силы,
Русской, собственной своей.
Ну-ка, где она, Россия,
У каких у рубежей?

И навеки сбив охоту
В драку лезть на свой авось,
Враг ее — какой по счету!
Пал ничком и лапы врозь!

Над какой столицей круто
Взмыл твой флаг, отчизна-мать!
Гром кремлевского салюта
Не устал еще как будто
Воздух в мире колыхать.

Сила силе доказала:
Сила силе не ровня.
Есть металл прочней металла,
Есть огонь страшней огня.

Вот он, праздник, Мать-Россия,
Оберни на Запад взгляд:
Далеко ходил Василий,
Вася Теркин, твой солдат.

То серьезный, то потешный,
Нипочем, что дождь, что снег, —
В бой, вперед, в огонь кромешный,
Он ходил, святой и грешный,
Русский чудо-человек.

Вдоль великой той дороги,
По обеим сторонам
Он в боях оставил многих
Молодцов таких, как сам.

Он исполнил долг во славу
Боевых твоих знамен.
И на праздник величавый,
Сам живой, пришел по праву
От живых и павших он.

Он за них явиться вправе,
Их дела — его дела.
Он, живой, им в чести равен, —
Он там был, где смерть была.

Выше доблестное знамя.
Что прошло огонь войны.
Славься, Родина, сынами!
Славьтесь доблестью, сыны!

13.06.45: Величие и сила русского народа || «Сталинский сокол» №47, 13 июня 1945 года
13.06.45: Л.Леров: Фильм о трижды Герое || «Сталинский сокол» №47, 13 июня 1945 года
13.06.45: Н.Игнатова: В Праге || «Сталинский сокол» №47, 13 июня 1945 года

09.06.45: И.Эренбург: Полк «Нормандия-Неман» || «Известия» №134, 9 июня 1945 года
09.06.45: Л.Леров: Награды героям «Нормандии» || «Сталинский сокол» №46, 9 июня 1945 года

08.06.45: Героический труд советских патриотов || «Правда» №136, 8 июня 1945 года
08.06.45: Е.Жуков: На экранах Сан-Франциско || «Известия» №133, 8 июня 1945 года
08.06.45: Н.Таленский: Неотложные темы || «Советское искусство» №23, 8 июня 1945 года
08.06.45: Культура великого русского народа || «Советское искусство» №23, 8 июня 1945 года

05.06.45: Стотысячная пушка || «Известия» №130, 5 июня 1945 года

01.06.45: П.Павленко: Мысли о солдате || «Красная звезда» №127, 1 июня 1945 года
01.06.45: М.Рыльский: Победа на Украине || «Известия» №127, 1 июня 1945 года
01.06.45: А.Булгаков: Встреча в Дрездене || «Известия» №127, 1 июня 1945 года
01.06.45: А.Трайнин: Преступники войны будут наказаны || «Известия» №127, 1 июня 1945 года
01.06.45: Б.Григорьян: Оружие нашей победы || «Вечерняя Москва» №127, 1 июня 1945 года

Май 1945 года:

29.05.45: Отлично стрелять в воздухе! || «Красная звезда» №124, 29 мая 1945 года
29.05.45: М.Перфильев: Самоходная артиллерия в уличном бою ("Красная звезда", СССР)

28.05.45: П.Кузнецов: Завещание Федосея Козки ("Правда", СССР)

26.05.45: Народ-победитель || «Красная звезда» №122, 26 мая 1945 года
26.05.45: Народ-исполин, народ-победитель || «Известия» №122, 26 мая 1945 года
26.05.45: Великий подвиг советского народа || «Сталинский сокол» №42, 26 мая 1945 года
26.05.45: Е.Савицкий: Заметки о воздушном бое || «Красная звезда» №122, 26 мая 1945 года
26.05.45: Г.Григорьев: Комендантский патруль на улицах Дрездена ("Красная звезда", СССР)
26.05.45: И.Ковальский: Подлинное лицо польских реакционеров ("Известия", СССР)
26.05.45: И.Анисимов, К.Тараданкин: Две недели спустя || «Известия» №122, 26 мая 1945 года
26.05.45: С.Геннадиев: Они сражались над Берлином || «Сталинский сокол» №42, 26 мая 1945 года
26.05.45: Г.Семенихин: Прага ликует || «Сталинский сокол» №42, 26 мая 1945 года
26.05.45: Ц.Солодарь: Волк в тайнике || «Сталинский сокол» №42, 26 мая 1945 года

23.05.45: П.Трояновский: Последние дни Берлина || «Красная звезда» №119, 23 мая 1945 года
23.05.45: Л.Высокоостровский: В старых берлинских казармах ("Красная звезда", СССР)
23.05.45: Л.Леров, Г.Сожин: Май в Берлине || «Сталинский сокол» №41, 23 мая 1945 года
23.05.45: И.Бойков: Вечер на Эльбе || «Красная звезда» №119, 23 мая 1945 года

Читайте также: