В стальных грозах краткое содержание
Обновлено: 04.05.2024
Привет! Сидел я как то, серфил тырнеты на предмет картиночек, и вдруг голоса в голове начали слезно меня умолять завязывать с культурной деградацией и запилить такой себе челлендж: читать по книжечке в неделю. С тех пор прошло полгода. Книжечек я прочитал всего две, стыдоба то какая. Однако от заманчивой идеи расширить кругозор отказываться мне не хочется, а хочется раз в неделю писать сюда о том, чего я там прочитал.
Еще я слушаю аудиокнижицы и смотрю разные фильмы, о них тоже буду писать, вдруг кому поможет с выбором занятия для досуга, ну и мне на пользу.
Постараюсь придерживаться такого расписания:
Вторник-по вторникам буду рассказывать об интересных фильмах, а то и про сериальчик какой напишу;
Суббота-под конец недели буду постить небольшие ревью по прочитанным книжкам, худ.лит. и публицистика, возможно и про толковые комиксы расскажу.
Надеюсь, вам будет интересно читать, пишите в комментах мнения и все, что сочтете нужным)
P.S. пока не слишком разобрался с тем, как тут что работает, оформление может быть кривоватым, но я исправлюсь.
"В стальных грозах"
Кто как, а я частенько выбираю книги, поглядывая на биографию автора. Тем более мемуары, ведь читать выдумки скучного человека ещё куда ни шло, но читать унылые воспоминания совершенно невозможно. Поэтому, прежде чем прочесть "В стальных грозах" Эрнста Юнгера, книгу о его участии в Первой Мировой войне, им написанную по записям из его же дневника, я решил узнать, кто же это такой, Юнгер, к тому же фамилия знакомая.
И вот что я узнал - это восхитительный человек! Посудите сами: в восемнадцать лет сбежал во Французский Иностранный Легион, но был возвращён любящим папашей, правда лишь затем, что бы в 1914 году уйти на фронт, и воевать все четыре года, до самого конца Первой Мировой войны; в период между войнами писал и дружил с нацистами, во время Второй Мировой - капитан Вермахта, после 1943 разочаровывается в НСДАП и сближается с французским Сопротивлением, даже участвует в каком то заговоре, его раскрывают, но он отмазывается из за особого пиетета к нему со стороны Гитлера (участник ПМВ, камрад, все дела); после войны упарывается ЛСД вместе с Хофманом, пишет, формулирует концепции GPS и мобильной связи, продвигает идеи консервативной революции, и вообще философствует. Путешествует. Пьет, курит, доживает до 102 лет.
Как вы понимаете, такому человеку действительно есть, что вспомнить. "В стальных грозах" не даёт скучать: здесь ночные вылазки и дневные обстрелы, газовые атаки и рукопашные схватки в окопах, здесь чудом выжившие при штурме и нелепая смерть человека, от скуки сунувшего окурок в мину; здесь описания маршей и учений соседствуют с рассказами о жизни в милых французских деревеньках, массовые убийства рядом с дружескими попойками, героизм и трусость смешиваются с чувством долга и желанием просто выжить, а смех звучит из траншей, залитых огнями осветительных ракет.
Юнгер неспешно и подробно раскрывает нам жестокую картину большой войны, погрузившей Европу в хаос и перемоловшей в своих жерновах миллионы людей. Он скрупулёзно описывает события, участником или свидетелем которых стал, не упуская тех мелочей, из которых складывается общее впечатление. Будь это взорванные колокольни, детский труп в луже крови, особый вой каждого вида снарядов или переполненные лазареты - все к месту и все служит осознанию того, что война - это ад, одинаково беспощадный как к зачинщиками, так и к случайным жертвам.
Но Юнгер не был бы Юнгером, если бы просто погрузил читателя в мысли о жестокостях войны, и на этом бросил. Нет, это человек действительно жизнерадостный и деятельный, и к тому же честный. Он выкладывает нам все, от дурацких приказов и бестолковых атак до забавных нравов местных жителей, и действительно смешных историй, произошедших с ним и его товарищами. Вот, например, короткая, но выразительная запись из его дневника: «Отпуск провел хорошо; после того как я умру, мне не в чем будет себя упрекнуть». К тому же, будучи офицером немецкой армии, автор приводит много сведений чисто практического характера, о дислокации войск, обстановке на участке фронта, на котором он находился, точно указывает названия населённых пунктов. Даже главы книги определенны названиями мест, возле которых находились войска: Лангемак, Реньевиль, Гийемонт.
Тут я подобрался к основной особенности книги, которая для некоторых читателей может стать минусом: Юнгеру очень нравилось воевать. Он не ударяется в милитаризм, не перегружает текст патриотическими выпадами, но это человек, довольный собой и любящий свою работу, к тому же весьма азартный. И поэтому он описывает стрельбу по вражеским солдатам, как нечто само собой разумеющееся, рассказывает о раненом, которого пришлось бросить ради выполнения задания и считает, что трое выживших из пятидесяти угодиших под обстрел - не так уж и плохо, могло не быть и этих. Тут уместна цитата из самой книги: "Какое несчастье, приходится убивать таких славных парней!"
Но не надо думать, будто автор кровожадный убийца, я считаю, он таков, каков должен был быть солдат на той войне. Если бы он часто думал о ценности человеческой жизни, скорее всего он бы просто не выжил. Так же надо понимать, что на рубеже девятнадцатого и двадцатого веков людям была свойственна большая жестокость, по сравнению с нашим временем, в том числе и людям умным и образованным. А то, что Юнгер человек с действительно развитым интеллектом, очень хорошо видно из текста, автору присуща та особая манера повествования, которая не опошляя событий и не унижая их участников, позволяет с некоторой долей юмора описывать забавное или просто интересное, без цинизма - неприятное, и даёт в чтении лёгкость, позволяющую читать книгу "залпом". Мне сложно привести конкретные примеры, почитайте дневники Нансена, записи Миклухо-Маклая или Ричарда Бёртона, и вы увидите в них что то общее, свойственное людям разных темпераментов, но обладающих живым и острым умом, деятельных и любящих жизнь.
И, конечно, невозможно не упомянуть другие произведения, связанные с темой ПМВ, которых я сходу вспоминаю всего два: "Швейк" и "На западном фронте без перемен". Интересно будет сравнить их и "В стальных грозах". Каждый читатель сделает свои выводы, но для меня Юнгер выходит на первое место. В отличии от Ремарка он не переживает о потерянном поколении, он слишком для этого занят и жизнелюбив, к тому же "В стальных грозах" - это все таки больше описание непосредственно боевых действий, и в меньшей степени - отношения к ним автора, у Ремарка наоборот; Швейк же мне просто никогда не нравился, единственное что меня порадовал в этом произведении - это выражения вроде "свинская собака", впрочем это только моё мнение.
"В стальных грозах"- книга, которая подойдёт как милитаристам, так и пацифистам, будет интересна и тем, кто интересуется ПМВ, и желающим свести знакомство с жизнью одного из видных философов двадцатого века, в любом случае, она станет хорошей возможностью не выходя из тёплой комнаты, с чашечкой кофе в руке, побывать в траншеях, побегать вместе с автором под пулями, пережить ужасы войны и маленькие радости коротких перемирий, и ещё раз убедиться в том, что война - это страшно, но и есть в ней нечто притягательное.
Эрнст Юнгер - В стальных грозах
Эрнст Юнгер - В стальных грозах краткое содержание
Из предисловия Э. Юнгера к 1-му изданию «В стальных грозах»:
«Цель этой книги – дать читателю точную картину тех переживаний, которые пехотинец – стрелок и командир – испытывает, находясь в знаменитом полку, и тех мыслей, которые при этом посещают его. Книга возникла из дневниковых записей, отлитых в форме воспоминаний. Я старался записывать непосредственные впечатления, ибо заметил, как быстро они стираются в памяти, по прошествии нескольких дней, принимая уже совершенно иную окраску. Я потратил немало сил, чтобы исписать пачку записных книжек… и не жалею об этом. Я не военный корреспондент и не предлагаю коллекции героев; мое намерение – не живопись, как это могло быть, но описывать все так, как это было в действительности».
В стальных грозах - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
v1.0: создание fb2-документа, первичная вычитка.
v1.1: дополнительное форматирование fb2 Ego
В стальных грозах
Издательство приступает к необычному предприятию – изданию серии «Дневники XX века». Культурная ценность этого начинания несомненна: перед читателем предстанет духовная культура и человеческая мысль с ее необычной стороны. Дневники, даже если их создатели и лелеяли в глубине души перспективу последующей публикации, тем не менее несут на себе признаки сокровенности, интимности, искренности, т. е. все те черты, которые в нашем представлении связаны с пониманием подлинности мысли, чувств, переживаний и отношений. А этого как раз и не хватает нашей формализованной и инструментализированной культуре и сплющенной до потребительской одномерности жизни. Но в этом случае редакция обрекает себя на встречу с непредсказуемыми и едва ли всегда разрешимыми трудностями и теоретического, и практического свойства. Если иметь в виду практическую сторону дела, то чего только будет стоить огромная работа по выявлению репертуара дневников и их авторов! Ведь это не тот род литературы, который лежит на поверхности. Дневники и подобные им записи пишутся в скрытности, рукописи хранятся в семейных архивах, в государственных хранилищах, нередко слабо разработанных, в иных, порой случайных и неожиданных местах. Трудно предположить, где их придется искать. Конечно, в первую очередь редакция займется переводом и изданием (или переизданием) тех дневников, мемуаров и произведений других жанров, близких мемуаристике, которые либо вовсе неизвестны российскому читателю, либо в силу различных обстоятельств были давно позабыты или изначально представляли собой библиографическую редкость.
Свой первый выбор мы остановили на знаменитых записках Эрнста Юнгера «В стальных грозах», впервые появившихся в Германии в 1920 г. как переработанные фрагменты дневника участника первой мировой войны и затем многократно там же переизданные, а также переведенные на все основные европейские языки, кроме русского. Надеемся, что эту книгу российский читатель встретит с искренней заинтересованностью, тем более что высокие художественные достоинства и заложенный в записках интеллектуально-эмоциональный комплекс освободили их от неблаготворного воздействия конъюнктуры и времени. Да и личность их автора способна поразить воображение даже тех, кто уже давно привык ничему не удивляться. Достаточно сказать, что, прожив почти 103 года, Э. Юнгер (он умер в 1998 г.) не растерял ни творческой жизни, ни телесных сил к ее воплощению. Кайзеровский офицер, отмеченный высшим орденом Германии, участник фашистского движения, имевший личные контакты с главарями режима и затем отошедший от него настолько, что подозревался в антигитлеровском заговоре 20 июля 1944 г., писатель, произведения которого были запрещены к изданию и распространению в послевоенной Западной Германии, но в конце концов признанный ее центральной культурной и интеллектуальной фигурой, достойной того, чтобы лидеры Европы, включая президентов Франции, Италии, Германии и других стран, почитали долгом и честью выражать ему свое уважение, – разве только этих обстоятельств жизни Э. Юнгера не достаточно, чтобы заинтересовать российского читателя?
Стоит указать и на теоретическую трудность затеваемого дела. Европейская мемуаристика возникла на рубеже XVI–XVII вв. Ее истинный расцвет приходится на XVII столетие, а ее родиной стала Франция. Этому делу, нередко превращавшемуся в подлинное увлечение, отдали дань многие политические и военные деятели, государственные мужи и частные лица, представители клира и миряне. Свои наблюдения оставили нам и люди, наделенные художественным вкусом – и безыскусные простодушные наблюдатели внешних событий и нравов, передавшие свои замечания и мысли незатейливым слогом; люди, склонные к глубокому самоанализу, интересовавшиеся только своим внутренним миром, отразившие тончайшие оттенки своих чувств и самые сокровенные побуждения – и поверхностные фиксаторы событий, люди, безразличные к внутренней стороне своих собственных поступков и еще менее склонные признать таковую у окружающих, кроме грубого своекорыстия, интриги или циничного расчета. Нередко мемуары превращались в многотомные сочинения, где дотошно описывались детали быстротекущего времени, но опускалось главное. Но чаще всего это были небольшие записи, ставшие бесценными историческими памятниками, отразившими жизнь в ее самом существенном отношении. Некоторым мемуарам суждено было стать памятниками высокой литературы, образцами стиля и вершинами национальной словесности.
За протекшие четыре столетия своего существования этот род литературы претерпел существенное изменение. Он возник в обстановке разложения феодального общества, в котором человек был соотнесен прежде всего со своим сословием, родом занятий, происхождением и традицией, – следовательно, выступал в обличье некоей коллективности, представлял групповые ценности, добродетели и достоинства. Он принадлежал им, и только потом уже, и то далеко не всегда, – себе.
На смену этому общественному организму пришел новый порядок жизни, именуемый ныне буржуазным, в котором человек утверждался в первую очередь как индивидуальность, как некая монада, сосредоточенная на своем личном интересе. Это было общество людей, занятых устройством своей собственной жизни, воспринимающих ее как уникальную и абсолютную ценность. Групповое, общественное отходило на второй план, становилось фоном. Внутренний же мир, сотканный из переживаний, надежд, страхов, вожделений, достойных и недостойных поползновений, зависти, ненависти, обид и злорадства, несправедливых пристрастий, раненого самолюбия, неудовлетворенной мести, беспочвенных мечтаний и циничных расчетов, обретал значимость той единственной сферы истинной жизни, в которой совершались самые важные для человека события и процессы.
Во внешней жизни человек лишь утверждал себя, подчиняя себе ее возможности, но она все же оставалась лишь частью, и иногда не самой важной, самореализации человека. Если прежде он апеллировал к внешним факторам для объяснения своих проблем, то теперь, замыкаясь на самом себе, он представал вместе с этим загадкой самому себе. Главной проблемой для человека становился он сам. Мемуары, дневники, письма служили объективированной формой или способом выражения субъективного и сокровенного содержания. Его главным мотивом стал поиск личностью своей идентичности, подлинности, нахождения себя.
У начал этой интимной одиссеи стоял блаженный Августин со своей «Исповедью». Как известно, его напряженный драматичный путь к самому себе завершился успешно. Он нашел себя в благодати, ниспосланной христианским Богом. Но не так благополучно обстоит дело с нашим современником. Предоставленный самому себе, человек в начале своего нового общественного бытия еще ощущал себя частицей какого-то важного общего порядка вещей, носителем некоего космического начала и через капилляры своей индивидуальной духовности стремился проникнуть в смыслы высшего закона жизни. Но с ходом развития общества и культуры, в силу какого-то магического закона эти опыты оказывались все менее удачными. Все чаще человек начинал воспринимать свою индивидуальность, замкнутость, предоставленность самому себе как абсурдность своего бытия. Одиночество, покинутость становились неотвратимым уделом человека нашего времени. Чтобы выразить себя, заявить о себе, о своем присутствии здесь, он вынужден был прибегать ко все более трагическим жестам, одним из которых стало его собственное существование. В результате происходящих сдвигов объективные жанры искусства становились все более субъективными и по форме, и по содержанию.
Окопные будни «рабочего войны» в произведении Эрнста Юнгера «В стальных грозах»
Мемуары Эрнста Юнгера о Первой мировой войне «В стальных грозах» гораздо менее известны русскому читателю, чем популярный роман Эриха Марии Ремарка «На Западном фронте без перемен». Роман Ремарка, в котором отчетливо прослеживаются антивоенные ноты, считается классикой, неоднократно экранизировался, и для читателей, которых не особо интересуют подробности военного быта того времени, он представляет куда больший интерес, чем мемуары Юнгера. При этом, в отличие от Э. Юнгера, который прошел войну от начала и до конца и получил 14 ранений, Ремарк, призванный на фронт, провел там всего 44 дня, после чего получил осколочное ранение и до конца войны находился в госпиталях.
В отличие от романа Ремарка, в мемуарах Юнгера «В стальных грозах» нет места рассуждениям о политике, пацифизму и стенаниям о том, что «война – это плохо». Автор не дает оценку событиям, а без прикрас описывает суровые будни войны, которую он видит совершенно по-иному, чем Ремарк.
В чем же заключается это видение войны Эрнста Юнгера? На этот вопрос постараемся ответить в данной статье.
Эрнст Юнгер – доброволец Великой войны
Эрнст Юнгер родился 29 марта 1895 года в университетском городке Гейдельберге. Его отец, Эрнст Георг Юнгер, химик по профессии, имел неплохую возможность осуществить научную карьеру, опекаемый известным ученым-химиком Виктором Майером, под руководством которого он защитил докторскую диссертацию, однако он отказался от карьеры ученого, предпочтя ей удел аптекаря [1]. Эрнст Юнгер был старшим из пяти оставшихся в живых детей.
Среди них особо надо выделить Георга Фридриха (1897–1977), также ставшего известным литератором и философом. Как отмечает один из исследователей творчества Юнгера доктор философских наук Юрий Никифорович Солонин, братьев связывали не только родственные узы, но и нечто более значительное: единомыслие, конгениальность творческих идей и близость психических типов.
В школе он не отличался усердием и знаниями, в нем рано проснулось чувство личной и духовной независимости, стремление к ее утверждению, жажда нового и необычного. Именно этим обусловлен один его авантюрных поступков: осенью 1913 года, на пороге окончания школы и получения аттестата зрелости он сбегает из дома, записывается добровольцем в Иностранный легион и направляется в Алжир, в Африку. Отец установил место пребывания беглеца и, связавшись с соответствующими службами в Берлине, добился его возвращения. Однако вскоре разразилась Первая мировая война, которую в германской историографии называют Великой войной, и Юнгер вступает в ряды добровольцев.
Стоит отметить, что начало Великой войны сопровождалось небывалым эмоциональным подъемом в Германии, достижением политического единства и партийно-политического примирения. Массы добровольцев записывались в призывных пунктах, среди них был и Эрнст Юнгер [3]. Говоря о его мотивации, германский исследователь Х. Кизель полагает, что мотивы, определившие уход юноши на фронт, имели «не политическую или националистическую, а совершенно эгоистическую природу. Он хотел уйти из школы и пережить рискованное приключение» [3].
В книге «В стальных грозах» Э. Юнгер объясняет стремление принять участие в войне чувством опьянения, романтическими иллюзиями мужского поединка.
«Мы покинули аудитории, парты и верстаки и за краткие недели обучения слились в единую, большую, восторженную массу. Нас, выросших в век надежности, охватила жажда необычайного, жажда большой опасности. Война, как дурман, опьяняла нас. Мы выезжали под дождем цветов, в хмельных мечтаниях о крови и розах. Ведь война обещала нам все: величие, силу, торжество. Таково оно, мужское дело, – возбуждающая схватка пехоты на покрытых цветами, окропленных кровью лугах, думали мы [4]»,
Прибыв с группой добровольцев в деревню Оренвиль, где располагалась стоянка 73-го стрелкового полка (как указывает Юнгер – одного из самых жалких селений в той местности), он жаждет битвы и встречи с опасностями.
«Неизвестность ночи, мигание сигнальных ракет, полыхание ружейного огня вызывают возбуждение, которое странно бодрит. Изредка прохладно и тонко около уха пропоет шальная пуля, чтобы затеряться в пространстве. Как часто после этого первого раза в полумеланхолическом, полувозбужденном состоянии шагал я по вымершим ландшафтам к передовой! [4]»,
Однако очень быстро к нему приходит понимание, что война совсем не такая, какой он ее себе представлял.
Будни окопной войны в мемуарах Э. Юнгера
Заброшенный окоп, Фландрия
«Короткое пребывание в полку основательно лишило нас иллюзий, в которых мы выросли. Вместо ожидаемых опасностей были грязь, работа и бессонные ночи, для преодоления коих требовался тот род мужества, к которому мы были мало расположены. Еще хуже была скука, для солдат более убийственная, чем смерть…
Постоянное людское перенапряжение объяснялось еще и тем, что ведение позиционной войны, требовавшей сил на устройство быта в других условиях, было для нас вещью новой и неожиданной. Не в мощных укреплениях было дело, а в силе духа и бодрости людей, стоявших за ними [4]»,
Романтические представления Эрнста Юнгера о войне исчезают, когда происходит столкновение с реальностью, так как возникает вероятность реальной смерти в бою [3]. Смерть и кровь, как врагов, так и собственных товарищей, Юнгер имеет возможность наблюдать воочию.
«Недолго поспав на дне траншеи, я, одержимый любопытством, решил осмотреть опустевший, накануне захваченный окоп. Его дно было покрыто горами провизии, боеприпасов, остатками снаряжения, оружием, письмами и газетами. Блиндажи походили на разграбленные лавки старьевщика. Вперемешку с хламом лежали трупы храбрых защитников, ружья которых все еще торчали в амбразурах. Из расстрелянного балочного перекрытия свисало зажатое в нем туловище. Голова и шея были отбиты, белые хрящи поблескивали из красновато-черного мяса. Постигнуть это было нелегко. Рядом лежал на спине совсем еще молодой паренек, его остекленевшие глаза и стиснутые ладони застыли в положении прицела. Странно было глядеть в эти мертвые, вопрошающие глаза, – ужас перед этим зрелищем я испытывал на протяжении всей войны [4]».
Бой снимает с солдата камуфляж эстетической красоты воинской службы, бросая его в ситуацию готовности убийства [3].
В произведении «В стальных грозах» не раз описывается ситуация, когда «кровавая пелена» застилает солдатам глаза, и их поглощает всеобъемлющее чувство убийства. Как считает декан исторического факультета БГУ Артамошин Сергей Викторович, Юнгер четко обозначил черту между состоянием мирного и военного существования. В бою воин стремится к единственному – к уничтожению врага любым способом. Лейтенант Э. Юнгер не скрывает, что и его порой охватывали такие нечеловеческие и жестокие порывы, когда он поддавался всеобщему безумию.
«Здесь я понял, что защитник, с расстояния пяти шагов вгоняющий пули в живот захватчику, на пощаду рассчитывать не может. Боец, которому в момент атаки кровавый туман застилает глаза, не хочет брать пленных, он хочет убивать. Он ничего перед собой не видит и находится в плену властительных первобытных инстинктов. И только вид льющейся крови рассеивает туман в его мозгу; он осматривается, будто проснулся после тяжелого сна. Только тогда он вновь становится сознательным воином и готов к решению новой тактической задачи [4]»,
Окопная битва Великой войны представляла собой монотонные столкновения на узком пространстве, которые приобретали черты механического процесса [3]. Однако она способствовала формированию особого мировосприятия, которое впоследствии назвали «окопным братством». Система ценностей фронтовиков Первой мировой войны включала в себя товарищество, дисциплину, храбрость и жертвенность.
Лейтенант Э. Юнгер в книге «В стальных грозах» писал, что
«окопная война – самая кровавая, дикая, жестокая из всех войн, но и у нее были мужи, дожившие до своего часа, – безвестные, но отважные воины»,
в то же время, отмечая, что
«на протяжении четырех лет огонь постепенно выплавлял все более чистую и бесстрашную воинскую касту».
Философия «рабочего войны»
Причины, приведшие Э. Юнгера на фронт, были во многом типичны для восторженной массы его современников. Взгляды на войну у Юнгера в итоге изменились, однако не разочарованием и пессимизмом, обычно следующими за восторженными аффектациями («На Западном фронте без перемен» как раз яркий пример такого пессимистического воззрения на войну), а некой иной установкой. Эту установку можно было бы назвать установкой «рабочего войны», если учесть смысл в последующие годы созданной Э. Юнгером интерпретации гештальта, или образа рабочего в трактате «Рабочий. Господство и гештальт».
Юнгер не испытывает какой-то патологической ненависти к врагу, он уважает противника за его мужество и никогда не позволяет себе бесчестного обращения с пленными французами.
«Во время войны я всегда стремился относиться к противнику без ненависти и оценивать его соответственно его мужеству. Моей задачей было преследовать врага в бою, чтобы убить, и от него я не ожидал ничего иного. Но никогда я не думал о нем с презрением. Когда впоследствии к нам попадали пленные, я всегда считал себя ответственным за их безопасность и старался сделать для них все, что было в моих силах [4]»,
– отмечается в мемуарах Юнгера.
Сущность войны для Юнгера – это работа, тяжелая и кровавая, но не исключительная. Метафизический характер новой войны проявляется уже не в битвах армий солдат, а в битве армий рабочих.
Отношение к смерти и «магический реализм»
На протяжении всей Первой мировой войны Эрнста Юнгера преследовало невероятное везение – он получил 14 ранений, причем несколько достаточно тяжелых, однако остается в живых. В то время как многие его соратники и друзья умирали, получив куда менее серьезные раны.
«Не считая таких мелочей, как рикошеты и царапины, на меня пришлось в целом четырнадцать попаданий, а именно: пять винтовочных выстрелов, два снарядных осколка, четыре ручных гранаты, одна шрапнельная пуля и два пулевых осколка, входные и выходные отверстия от которых оставили на мне двадцать шрамов. В этой войне, где под обстрелом были скорей пространства, чем отдельные люди, я все же удостоился того, что одиннадцать из этих выстрелов предназначались лично мне. И потому я по праву прикрепил к себе на грудь Золотой Знак раненого, присужденный мне в эти дни [4]»,
– констатирует Юнгер в своих мемуарах.
Некоторое исследователи творчества Э. Юнгера называют это везение «магическим». Слово «магия» здесь прозвучало не просто так – переводчик Эрнста Юнгера, философ и исследователь немецкого консерватизма Александр Михайловский отмечает, что Эрнст Юнгер – создатель особого стиля, которому лучше всего подходит имя «магический реализм». К нему Юнгер пришел несколько позже, однако есть эта «магия» и в его произведении «В стальных грозах».
Отличительное свойство Юнгера в том, что он сумел объединить два полюса: огонь и лед. Погружаясь в битву, он сохраняет холодный рассудок, как бы наблюдая ситуацию со стороны. Это состояние было им позже названо «магией экстремального» и стало причиной успеха его книги «В стальных грозах» среди военных [5]. Смерти и отношению к ней Юнгера уделяется особое место на страницах «Стальных гроз».
«Изуродованные поля были покрыты цветами, пахнувшими жарко и дико. Изредка по дороге попадались отдельные деревья, под которыми, надо думать, любили отдыхать селяне. Покрытые белым, розовым и темно-красным цветом, они походили на волшебные видения, затерявшиеся в одиночестве. Война осветила этот ландшафт героическим и грустным светом, не нарушив его очарования; цветущее изобилие казалось еще более одурманивающим и ослепительным, чем всегда. Среди такой природы легче идти в бой, чем на мертвых и холодных зимних ландшафтах. Откуда-то проникает в простую душу сознание, что она включена в вечный круговорот и что смерть одного, в сущности, не столь уж значительное событие [4]»,
– размышляет Юнгер, прогуливаясь в полях перед очередной битвой.
Лейтенант Э. Юнгер не боится смерти – он не ищет ее, но и не избегает, постоянно бывая в гуще сражений на самых опасных участках. Юнгер не раз оказывается на пороге смерти, испытывая при этом особые чувства, которые он впоследствии запечатлел в своем дневнике.
«Сквозная пуля ударила меня в грудь, подбив, как дичь на лету. С пронзительным криком, в звучании которого из меня, казалось, выходила сама жизнь, я несколько раз крутнулся и грохнулся на землю. Вот наконец пришел и мой черед. С этим попаданием возникло чувство, что пулей задета самая моя суть. Еще на пути к Мори я ощущал дыхание смерти, теперь ее рука держала меня совершенно явственно и грозно. Тяжело ударившись о дно окопа, я отчетливо осознал, что это действительно конец. Однако странным образом это мгновение относится к немногим, о которых я могу сказать, что оно было истинно счастливым. Точно в каком-то озарении я внезапно понял всю свою жизнь до самой глубинной сути. Я ощутил безмерное удивление, что вот сейчас все кончится, но удивление это было исполнено странной веселости. Потом огонь куда-то отступил, и, словно над камнем, надо мной сомкнулась поверхность шумящих вод [4]»,
– рассказывает Юнгер. Это тяжелое ранение он получает летом 1918 года, в самом конце войны.
Подвиг во имя Отечества и чести воина
Как справедливо отмечает Юрий Солонин, «В стальных грозах» нет морализаторства и докучливой нравоучительности. Они лишены поучений, дотошных анализов правильности командирских решений, суждений о правилах боя, об ошибках и неверных планах, нет, наконец, «социальных выводов» и назидательности. Суть произведения не в описании военных событий, ведущих к поражению Германии. Это произведение о другом.
Автор нашел такую форму бесстрастного отношения к ужасам войны, к факту уничтожения и смерти, что его нельзя обвинить ни в цинизме, ни в безразличии. И это при всем том, что в произведении нет проклятий войне, таких типичных для социального и интеллигентного гуманизма, нет подчеркнутой демонстрации сочувствия или жалости к страдающему человеку [2]. Когда к Эрнсту Юнгеру приходит осознание того, что война уже проиграна, он продолжает идти в бой и вести за собой людей.
«Глубокая перемена в ощущении войны, происходящая от затянувшейся на краю бездны жизни. Сменялись времена года, приходила зима и снова лето, а бои все шли. Все устали и притерпелись к лику войны, но именно эта привычка заставляла видеть все происходящее в совершенно другом, тусклом свете. Никого больше не ослепляла мощь ее проявлений. Чувствовалось, что смысл, с которым в нее вступали, иссяк и не удовлетворяет больше, – борьба же требовала все новых суровых жертв»,
Позже он напишет о том, что
«все понимали, что нам больше не победить. Но противник должен был видеть, что наш боевой дух еще не умер».
Героизация Великой войны Э. Юнгером находит свое выражение в героическом подвиге во имя Отечества и чести воина. Автор создает пример не только для понимания мотивации поступков на поле боя, но и для воспитания на примерах памяти героического подвига, что было актуального в расколотом веймарском обществе (роман вышел в свет в 1920 году). Герой войны, в представлении Э. Юнгера, выполняет свой долг до конца, своим поступком оставаясь в памяти народа [6]. Если война Э. М. Ремарка – это мир боли и отчаяния, трагедия человека на войне, то мир Эрнста Юнгера – это боль стремящегося к победе воина.
Использованная литература:
[1] Солонин Ю. Н. Эрнст Юнгер: опыт первоначального понимания жизни и творчества // Серия «Мыслители», История философии, культура и мировоззрение., Выпуск 3 / К 60-летию профессора А. С. Колесникова. Санкт-Петербург: Санкт-Петербургское философское общество, 2000. C. 170.
[2] Солонин Ю. Эрнст Юнгер: от воображения к метафизике истории // Юнгер Э. В стальных грозах. СПб.: Владимир Даль, 2000.
[3] Артамошин С. В. Эрнст Юнгер и военные переживания поколения Великой войны // Вестник Томского государственного университета. История. 2019. № 57.
[4] Эрнст Юнгер – В стальных грозах / Пер. с нем. Н. О. Гучинской, В. Г. Ноткиной. СПб.: Владимир Даль, 2000.
[5] Гузикова М. О. Философия «Тотальной мобилизации» в творчестве Эрнста Юнгера / М. О. Гузикова // Институты прямой и представительной демократии: генезис политических режимов в XX веке: сборник материалов Зимней школы, Екатеринбург, 4–15 января 2000 г. – Екатеринбург: Издательство Уральского университета, 2000.
[6] Артамошин С. В. Лейтенант Штурм и героизация Великой войны Э. Юнгером // Вестник Брянского государственного университета. 2016. № 3 (29). – С. 7–10.
В стальных грозах
«В стальных грозах» (нем. In Stahlgewittern) — мемуарное произведение Эрнста Юнгера о Первой мировой войне, опубликованное в Лейпциге в 1920 году.
История текста
Первое и наиболее известное сочинение Юнгера, представляющее собой литературную обработку фронтовых дневниковых записей, которые он вел на протяжении всей войны.
Эрнст Юнгер участвовал в военных действиях на Западном фронте с декабря 1914 по ноябрь 1918 в составе 73-го ганноверского фузилёрного полка, был в нескольких великих сражениях (Сомма, Пашендаль, Камбре, Весеннее наступление, Августовское наступление), получил 14 ранений, был произведён из рядовых в офицеры и трижды награждён.
Книга, изданная автором за свой счёт, впоследствии многократно переиздавалась в Германии и была переведена на многие языки, став одним из самых популярных произведений о Первой мировой войне. В последующие издания Юнгер вносил многочисленные изменения. Сам он объявил окончательным вариантом 14-е издание книги, вышедшее в 1934 году, но и в дальнейшем, вплоть до 1978 года продолжал вносить мелкие правки, связанные с изменениями политической конъюнктуры и собственными идейными колебаниями, в частности, по отношению к нацизму.
По причине наличия 12 редакций текста, из которых семь были опубликованы (1920, 1922, 1924, 1934, 1935, 1961, 1978), перед германскими литературоведами до сих пор стоит вопрос о выборе основной версии. Дневники, на основе которых написана книга, были изданы Хельмутом Кизелем в 2010 году, а в 2013 вышло критическое издание самих «Стальных гроз».
Особенности стиля и идеологии
Феномен успеха «Стальных гроз» выглядит удивительным и нуждается в объяснении, поскольку литература мемуарного характера, связанная с Великой войной, в целом, по степени популярности у читателей, не идёт ни в какое сравнение с такими образцами беллетристики, как «На Западном фронте без перемен», «Прощай, оружие!» и даже «Путешествием на край ночи».
Стилистике и жанровым особенностям юнгеровского шедевра посвящено много исследований, в которых, в частности отмечается, что автору удалось добиться сочетания отстраненности повествователя, даже в описании самых жутких военных реалий, с яркой выразительностью отдельных сцен, иные из которых подавляют читателя своей напряженной мощью. По выражению Ю. Н. Солонина, «говоря о «Стальных грозах», ощущаешь давление какой-то апофатики». Автору удалось избежать патетики и общих рассуждений пацифистского и «общечеловеческого» характера, а также милитаристской экзальтации.
В книге нет колорита объяснений, поиска причин, копания в догадках, мусора мелочных наблюдений; автор нашёл такую форму бесстрастного отношения к ужасам войны, к факту уничтожения и смерти, что его нельзя обвинить ни в цинизме, ни в безразличии. И это при всём том, что в произведении нет проклятий войне, таких типичных для социального и интеллигентного гуманизма, нет подчёркнутой демонстрации сочувствия или жалости к страдающему человеку. Но нет и апофеоза войны в духе популярного в те годы вульгарного ницшеанства…
— Солонин Ю. Н. Эрнст Юнгер: от воображения к метафизике истории, с. 32
Книга была с восторгом принята германскими консерваторами и националистами, увидевшими в ней прославление человеческого мужества в целом, и германского характера в частности. Представление о стальном характере нового человека, выкованном в стальных грозах войны, было весьма популярно в этой среде, и сам Юнгер развивал эту мифологему в последующих работах: «Борьба как внутреннее переживание» и «Рабочий. Господство и гештальт».
Итальянский почитатель Юнгера Юлиус Эвола, рассматривавший, вслед за Ницше, войну в качестве высшего проявления человеческого духа, также с восторгом принял эту картину «осуществленного ницшеанства», соединяющую яркие описания священного ужаса битвы и солдатского amor fati.
Критики, придерживавшиеся более умеренных позиций, указывали на опасные стороны новой мифологии, вытеснявшей прежний буржуазный модернизм. Карл Густав Юнг отмечал, что на практике речь идёт о высвобождении самых диких и разрушительных инстинктов и обращении к изначальным расовым архетипам почвы и крови, способным в итоге привести к еще более свирепым «стальным грозам».
Указывалось также на то немаловажное обстоятельство, что по мере роста механизации и совершенствования средств уничтожения, роль отдельного человека со всем его мужеством, неуклонно снижалась. Уже у Юнгера наиболее яркие страницы посвящены именно описанию твёрдости, с какой немецкие батальоны выстаивали под ураганным артиллерийским огнём («при этом никто и не думал пригибать голову»), но в следующей мировой войне «богом сражений» стала авиация, под прицельными ударами которой стоять, «не пригибая голову», было невозможно.
Структура
Повествование сосредоточено вокруг основных сражений, в которых участвовал автор, дополнено различными сценками военного быта, психологическими наблюдениями и описаниями некоторых специфических особенностей той войны, не сразу ставших привычными. В частности, первое время на Юнгера и других бойцов сильное впечатление производила фантастическая картина мертвой природы, открывавшаяся после того, как рассеивались облака отравляющего газа.
Битва на Сомме
В битве на Сомме, одном из самых чудовищных сражений в мировой истории, Юнгеру довелось побывать на одной из основных позиций, атакованных англичанами:
Когда рассвело, незнакомая местность постепенно предстала перед изумлённым взором. Лощина оказалась всего лишь рядом огромных воронок, наполненных клочьями мундиров, оружием и мертвецами; местность вокруг, насколько хватало обзора, вся была изрыта тяжёлыми снарядами. Напрасно глаза пытались отыскать хоть один жалкий стебелёк. Разворошённое поле битвы являло собой жуткое зрелище. Среди живых бойцов лежали мёртвые. Раскапывая «лисьи норы», мы обнаружили, что они располагались друг над другом слоями. Роты, плечом к плечу выстаивая в ураганном огне, выкашивались одна за другой, трупы засыпались землёй, поднимаемой в воздух снарядами, и новая смена тут же заступала на место погибших. Теперь подошла наша очередь.
— Юнгер Э. В стальных грозах, с. 131
В этом сражении, сопровождавшемся в районе основного удара ураганным огнём пяти тысяч тяжёлых орудий, не смолкавшим неделями, и стиравшим с лица земли поселения, не оставляя на их месте даже развалин (только огромные рыжие пятна пыли, в которую превращались кирпичи зданий), Юнгер остался в живых лишь благодаря сравнительно лёгкому ранению, из-за которого был отправлен в госпиталь. Вернувшись через месяц, он узнал, что почти всё его подразделение «бесследно исчезло в огненных лабиринтах боя».
Я сделал здесь одно наблюдение, и за всю войну, пожалуй, только в этой битве: бывает такая разновидность страха, который завораживает, как неисследованная земля. Так, в эти мгновения я испытывал не боязнь, а возвышающую и почти демоническую лёгкость; нападали на меня и неожиданные приступы смеха, который ничем было не унять.
— Юнгер Э. В стальных грозах, с. 126
Пашендаль и Камбре. «Кровавая работа»
Сражениям 1917 года, за которые автор получил рыцарский крест Дома Гогенцоллернов, посвящены не менее яркие страницы. Интенсивность огня с обеих сторон, по словам Юнгера, превосходила всякое описание и была подобна действию природных стихий.
Через полчаса начался страшный огневой налет, сразу превративший наше убежище в маленький островок посреди моря бушующего огня. Лес разрывов вокруг нас сгустился в движущуюся стену. Мы сгрудились и каждое мгновение ожидали падения снаряда, который смёл бы нас бесследно вместе с нашим бетонным укрытием и сровнял с изрытой воронками пустыней. (…) было уже всё равно, оставаться ли здесь, мчаться назад или вперёд. Итак, я приказал следовать за мной и прыгнул прямо в огонь. Уже через пару прыжков меня засыпало землёй от снаряда и швырнуло обратно в ближайшую воронку. Трудно объяснить, почему меня не задело: разрывы вставали так плотно, что касались, казалось, каски и плеч; они перепахали всю землю, будто огромные звери своими копытами. Причина того, что я проскочил невредимым, вероятно, была в том, что многократно изрытая земля глубоко заглатывала снаряды, прежде чем её сопротивление заставляло их взрываться. И пирамиды разрывов вставали не развесистыми кустами, а вертикальными пиками.
— Юнгер Э. В стальных грозах, с. 200—201
В связи с этими сражениями Юнгер описывает особенности «кровавой работы» штурмовых отрядов, которыми он руководил. В межвоенные годы разработка тактики штурмовых операций, на основе опыта минувшей войны, принесла ему известность, как крупному военному специалисту.
Позиционные сражения Первой мировой привнесли в практику сухопутной войны некоторые особенности старинных абордажных схваток — беспощадного боя в узком пространстве. Поскольку специального оружия для боя в траншеях войска не имели, при штурмовках использовались самые различные средства, от топоров и средневековых шестоперов и кистеней, до самодельных «французских гвоздей». Часто бойцы прыгали во вражескую траншею с пистолетом в одной руке и заточенной сапёрной лопаткой в другой, но лейтенант Юнгер подходил к делу более основательно:
Для кровавой работы, к которой мы так долго готовились, я был соответствующим образом экипирован: на груди — два мешка с четырьмя ручными гранатами, слева — капсюль, справа — пороховая трубка, в правом кармане мундира — пистолет 08 в кобуре на длинном ремне, в правом кармане брюк — маузер, в левом кармане мундира — пять лимонок, в левом кармане брюк — светящийся компас и сигнальный свисток, у портупеи — карабинный замок для срыва кольца, кинжал и ножницы для перерезания проволоки.
— Юнгер Э. В стальных грозах, с. 223—224
Сражения мировой войны имели и свои великие мгновения. Это знает каждый, кто видел этих властителей окопа с суровыми, решительными лицами, отчаянно храбрых, передвигающихся гибкими и упругими прыжками, с острым и кровожадным взглядом, — героев, не числящихся в списках. Окопная война — самая кровавая, дикая, жестокая из всех войн, но и у нее были мужи, дожившие до своего часа, — безвестные, но отважные воины. Среди волнующих моментов войны ни один не имеет такой силы, как встреча командиров двух ударных частей между узкими глинобитными стенами окопа. Здесь не может быть ни отступления, ни пощады. Кровь слышна в пронзительном крике прозрения, кошмаром исторгающегося из груди.
— Юнгер Э. В стальных грозах, с. 256
Весеннее наступление. Конец войны
Кульминационный момент книги связан с последней отчаянной попыткой Германии переломить исход войны весной 1918 года, собрав все силы для прорыва фронта и броска на Париж.
Настроение было удивительным, высшее напряжение разгорячило его. (…) Часто тяжёлая мина падала совсем рядом, вздымая вверх фонтан высотой с колокольню, и засыпала землёй томящихся в ожидании — при этом никто и не думал пригибать голову. Грохот сражения стал таким ужасным, что мутился рассудок. В этом грохоте была какая-то подавляющая сила, не оставлявшая в сердце места для страха. Каждый стал неистов и непредсказуем, будучи перенесен в какие-то сверхчеловеческие ландшафты; смерть потеряла своё значение, воля к жизни переключилась на что-то более великое, и это делало всех слепыми и безразличными к собственной судьбе. Великий миг настал. Вал огня прокатился по передним окопам. Мы пошли в наступление.
— Юнгер Э. В стальных грозах, с. 272
В связи с этой атакой Юнгер, признающийся, что на некоторое время в опьянении боем и резней потерял человеческий облик, и даже не в состоянии вспомнить свои действия, замечает:
Здесь я понял, что защитник, с расстояния пяти шагов вгоняющий пули в живот захватчику, на пощаду рассчитывать не может. Боец, которому в момент атаки кровавый туман застилает глаза, не хочет брать пленных, он хочет убивать. Он ничего перед собой не видит и находится в плену властительных первобытных инстинктов. И только вид льющейся крови рассеивает туман в его мозгу; он осматривается, будто проснулся после тяжёлого сна. Только тогда он вновь становится сознательным воином и готов к решению новой тактической задачи.
— Юнгер Э. В стальных грозах, с. 279
От подробного описания надлома в немецких войсках, произошедшего после успеха августовского наступления Антанты, автор старается уклониться, но признается, что в конце концов усталость овладела даже самыми стойкими: «сменялись времена года, приходила зима и снова лето, а бои всё шли». В ходе последних боёв он получил своё 14-е ранение, а вслед за этим — высший военный орден Pour le Mérite.
Читайте также: