Да не прольется кровь на сталь сего клинка
Обновлено: 02.05.2024
С этими словами она придвинула лежавший на прилавке меч ближе к девушке. Та безмолвно обвила пальцами эфес – и обнаружила, что хват вышел идеальный, словно рукоять была отлита под ее ладонь. Несмотря на сталь клинка и драгоценные металлы, пошедшие на украшения, Геспер оказался легким как перышко; черные звезды, бежавшие по клинку, словно подмигивали новой владелице; на кромке вспыхивали искры, как если бы по лезвию струился жидкий огонь.
Клэри вскинула глаза, чтобы поделиться восторгом, но у Дианы в тот же миг возник в руке какой-то листок, словно она выхватила из воздуха материализовавшийся свет. Оружейница пробежала его глазами, с каждой секундой мрачнея все больше и больше.
– Ангел спаси и сохрани, – вздохнула она. – Лондонский институт атакован.
Клэри едва не выронила клинок. Джейс за ее спиной втянул воздух сквозь зубы.
– И? – требовательно сказал он.
Диана перевела взгляд на юношу:
– И ничего. Судя по всему, лондонский филиал был защищен особым оберегом, о котором не знал даже Совет. Несколько раненых, но убитых нет. Себастьяново войско отбито. К сожалению, ни одного из Помраченных не то что не удалось взять в плен, среди них даже потерь нет.
Лишь сейчас, слушая оружейницу, Клэри обратила внимание, что та была в белом траурном одеянии. Получается, война унесла кого-то из ее родных тоже? Но когда? Во время Восстания или при атаках брата на Институты?
Сколько крови уже пролито руками Моргенштернов?
– Мне… очень жаль, – еле выдавила она сквозь перехваченное горло.
Перед глазами встал Себастьян, весь в алом, и не только из-за цвета одежды. Чужая кровь на серебристых волосах и серебристом клинке. Девушку повело, все кругом завертелось…
На плече лежала чья-то рука, легкие вдыхали свежий, морозный воздух. Сама не зная как, она очутилась на улице, мимо торопились прохожие, а рядом стоял Джейс.
– Клэри, – повторял он. – Успокойся, ничего страшного не случилось. Лондонцы спаслись все до единого.
– Но ведь Диана упомянула про раненых, – сказала она. – Из-за Моргенштернов вновь пролилась кровь.
Юноша бросил взгляд на клинок, до сих пор зажатый в ее правой руке, да с такой силой, что побелела кожа на пальцах.
– Ты не обязана принимать это меч…
– Нет-нет, Диана права. Бояться Моргенштернов значит… значит признать власть Себастьяна надо мной. Чего он и домогается.
– Согласен, – кивнул Джейс. – Поэтому я прихватил вот это.
Он протянул ей ножны из темной кожи, с тесненным узором из серебристых звезд.
– Ты же не можешь ходить по улице с обнаженным клинком, – добавил он. – В смысле, можешь, конечно, но народ станет коситься.
Клэри приняла ножны, вложила клинок и сунула себе за пояс, прикрыв затем полой плаща:
Он смахнул с ее щеки рыжий локон:
– У тебя впервые появилось настоящее оружие, нечто принадлежащее только тебе. Род Моргенштернов вовсе не проклят, Клэри. Наоборот, это честное, прославленное имя, которому многие сотни лет. Утренняя звезда…
– На самом деле это даже не звезда, – проворчала Клэри. – А просто планета. Нам все разъяснили в школе, на уроках астрономии.
– Увы-увы, система образования у примитивных до ужаса прозаична, – развел руками Джейс. – Взгляни-ка! – Он показал вверх. Клэри взглянула, но отнюдь не на небо. А на юношу, на его светлые волосы, в которых играло солнце, на линию его улыбчивых губ. – Задолго до раскрытия сущности планет люди знали, что в драпировке ночного небосвода есть какие-то прорехи. Звезды. Одна из них всегда вставала на востоке с приходом нового дня, и люди назвали ее утренней звездой, светоносной, провозвестницей зари. И что, разве это так плохо? Нести свет миру?
Охваченная внезапным порывом, Клэри поцеловала его в щеку:
– Ладно, убедил. Действительно, так куда поэтичнее, чем школьная астрономия.
Джейс снял руку с ее плеча и улыбнулся.
– Вот и славно, – сказал он. – Очень кстати. Пошли, займемся кое-чем поэтическим. Пошли-пошли, я хочу тебе кое-что показать.
Саймона разбудили чьи-то ледяные пальцы на висках.
– Открывай глаза, светолюбец, – потребовал нетерпеливый голос. – Разнежился тут, а времени в обрез.
Юноша сел с такой прытью, что визитер невольно отпрянул, издав раздраженное шипение. Саймон быстро осмотрелся по сторонам. Его по-прежнему окружала железная клетка в одном из номеров полусгнившей гостиницы. Напротив пленника маячил Рафаэль. Одет он был в белую сорочку на пуговицах и джинсы; на шее переливается золотая ниточка. Но хотя до сих пор Саймон всегда видел его опрятным чуть ли не до щегольства, словно тот вот-вот пойдет на деловое совещание, сейчас Рафаэль выглядел иначе: темные волосы растрепаны, рубашка порвана и чем-то заляпана.
– С добрым утром, соня, – молвил он.
– А ты что тут делаешь? – огрызнулся Саймон. Он чувствовал себя давно немытым, его знобило, к тому же душил гнев. Опять же эти дурацкие кружева… – Что, и самом деле утро?
– А как иначе? Ты поспал, проснулся – стало быть, утро. – Рафаэль был до неприличия жизнерадостен. – Что же касается твоего вопроса, то я тут из-за тебя.
Саймон откинулся спиной на чугунные прутья:
– В каком смысле? И каким образом ты очутился внутри?
Рафаэль смерил его жалостливым взглядом:
– Всякий замок можно отпереть. Тем более снаружи. Для меня это вообще раз плюнуть.
– Соскучился то есть? По братской компании? Или все же что-то иное? Прошлый раз, когда я тебя видел, ты попросил меня стать твоим телохранителем, а когда я отказался, более чем прозрачно намекнул, что, стóит мне утратить Каинову печать, ты меня прикончишь.
Рафаэль приятно осклабился.
– Значит, все-таки убийство затеял? – уточнил Саймон. – Должен предупредить, дело не самое простое. И тебя, скорее всего, вычислят.
– Да-а… – задумчиво протянул Рафаэль. – Морин будет весьма огорчена твоей безвременной кончиной. Я как-то раз лишь упомянул теоретическую возможность продать тебя колдунам, так она приняла мое предложение в штыки. А жаль. Кровь светолюба славится своими пользительными свойствами и ценится невероятно высоко. – Он горестно вздохнул: – Какая сделка сорвалась… Увы-увы, Морин не умеет видеть вещи под моим углом зрения. Ее лишь тянет играть с тобой в куклы, наряжать там, красить… С другой стороны, чего взять с убогой, верно?
– Это ты так о своей царице говоришь?
– Знаешь, светолюбец, было время, когда я жутко хотел видеть твой труп, – ничуть не смущаясь, по-простецки доверительно сообщил Рафаэль, будто речь шла о плитке шоколада в подарок. – Но сейчас у меня есть враг похуже. Так что мы с тобой на одной стороне.
Прутья болезненно впивались Саймону в спину, и он поерзал, слегка меняя позу.
– Морин? – предположил юноша. – Ты ведь всегда хотел стать во главе вампиров, а она взяла и опередила тебя.
Рафаэль презрительно выпятил нижнюю губу:
– Ты думаешь, здесь одна лишь политика? Ничегошеньки ты не понимаешь. Прежде чем Морин стала одной из нас, ее перепугали до потери рассудка.
Когда превращение свершилось, она ногтями выцарапала себе путь из гроба. Но рядом никого не оказалось. Никого, кто бы дал ей испить первой крови. В отличие от меня: я-то тебе помог. Или забыл уже?
Саймон смотрел перед собой невидящим взором. В памяти вдруг ожили кладбищенские картинки: как он выбирается из ямы, вдыхает холодный воздух, во рту земляной вкус – и голод, страшный голод. И Рафаэль, швыряющий ему пакетик с консервированной кровью… До сих пор он никогда не думал об этом жесте как о проявлении заботы или своеобразной услуге, но ведь правда и то, что он впился бы зубами в первую же попавшую на глаза тварь, если бы не эта порция пищи. Кабы не Рафаэль, он бы вгрызся в Клэри…
Именно Рафаэль доставил Саймона к Институту, положил его, кровоточащего, на парадном крыльце, когда дальше идти было нельзя, объяснил друзьям Саймона, чтó случилось. А ведь мог бы утаить правду, что-то наврать нефилимам, однако не стал этого делать, признался, не убоявшись последствий.
Он никогда не был особенно снисходителен к Саймону, но обладал пусть крайне своеобразной, но все же честью.
– Я тебя создал, – сказал Рафаэль. – Таким тебя сделала моя кровь.
– Теперь ясно, отчего из меня вышел столь неудачный вампир, – усмехнулся Саймон.
– Понятное дело, рассчитывать на твою благодарность смысла не имеет. И вообще, ты никогда не хотел быть одним из нас. Как и Морин, надо думать. Ее безумие вызвано превращением, и, судя по всему, необратимо. Она убивает походя, словно сбивает пылинку с рукава. Ей и в голову не приходит, что она подвергает всех нас опасности, беспечно приканчивая людей и привлекая к этому никому не нужное внимание. Мало того, она даже не дотумкалась, что, если дела так пойдут дальше, в один прекрасный день вообще не останется пищи.
– Людей, – поправил его Саймон. – Не останется людей.
– Из тебя и впрямь никудышный вампир, – вздохнул Рафаэль. – Впрочем, как раз благодаря этому наши интересы совпали. Ты хочешь защитить людишек. Я хочу защитить вампиров. А сделать это можно только через общую цель.
– Так пойди да прикончи эту Морин, – пожал плечами Саймон. – Заодно и клан приберешь к рукам.
– А-а! Не могу. – Рафаэль помрачнел. – Другие-то ее обожают. Они не заглядывают вперед, хотя горизонт весь затянут тучами. Им лишь бы убивать. Лишь бы дали волю всласть попировать. Нет чтобы повиноваться Соглашению, чтобы следовать Закону. Морин дала им эту вольницу, они и рады-радешеньки грызть сук, на котором сидят.
Поэма о сталине
Все шло по плану, но немножко наспех.
Спускался вечер, спал младенец в яслях,
Статисты робко заняли места,
И Матерь Божья наблюдала немо,
Как в каменное небо Вифлеема
Всходила Благовещенья звезда.
Но тут в вертеп ворвались два подпаска,
И крикнули, что вышла неувязка,
Что праздник отменяется, увы,
Что римляне не понимают шуток,
И загремели на пятнадцать суток
Поддавшие не вовремя Волхвы.
Стало тихо, тихо, тихо,
В крике замерли уста.
Зашипела, как шутиха,
И погасла та звезда.
Стало зябко, зябко, зябко,
И в предчувствии конца
Закудахтала козявка,
Вол заблеял, как овца.
Все завыли, захрипели,
Но не внемля той возне,
Спал младенец в колыбели,
И причмокивал во сне.
Уже светало, розовело небо,
Когда раздались гулко у вертепа
Намеренно тяжелые шаги,
И Матерь Божья замерла в тревоге,
Когда открылась дверь и на пороге
Кавказские явились сапоги.
И разом потерявшие значенье
Столетья, лихолетья и мнгновенья
Сомкнулись в безначальное кольцо,
А Он вошел, и поклонился еле,
И обратил неспешно к колыбели
Забрызганное оспою лицо:
"Значит, вот он - этот самый
Жалкий пасынок земной,
Что и кровью, и осанной
Потягается со мной.
Неужели, неужели
Столько лет и столько дней
Ты, сопящий в колыбели,
Будешь мукою моей?!
И меня с тобою, пешка,
Время бросит на весы?"
И недобрая усмешка
Чуть раздвинула усы.
А три Волхва томились в карантине.
Их быстро в карантине укротили.
Лупили и под вздох, и по челу,
И римский опер, жаждая награды,
Им говорил: "Сперва колитесь, гады!
А после разберемся, что к чему".
И понимая, чем грозит опала,
Пошли волхвы молоть, что ни попало,
Припоминали даты, имена,
И полетели головы. И это
Была вполне весомая примета,
Что НОВЫЕ НАСТАЛИ ВРЕМЕНА!
Глава 2
Клятва Вождя
Потные, мордастые евреи,
Банда проходимцев и ворья,
Всякие Иоанны и Матфеи,
Наплетут с три короба вранья!
Сколько их посыпят раны солью,
Лишь бы им взобраться на Синай.
Ладно, ладно, я не прекословлю, -
Ты был первый, Ты и начинай,
Встань - и в путь по городам и весям,
Чудеса и мудрости твори.
Отчего ж Ты, Господи, невесел?
Где они, соратники твои?
Бражничали, ели, гостевали,
А пришла пора - и след простыл.
Нет, не зря Ты ночью в Гефсимане
Струсил и пардону запросил.
Где твоих приспешников орава
В смертный твой, последний час
земной?
И смеется над тобой Варавва -
Он бы посмеялся надо мной!
Был Ты просто-напросто предтечей,
Не творцом, а жертвою стихий!
Ты не Божий сын, а человечий,
Если смог воскликнуть: "Не убий"!
Душ ловец, Ты вышел на рассвете
С жалкой сетью из расхожих слов,
На исходе двух тысячелетий
Покажи, богат ли твой улов?
Слаб душою, и умом не шибок,
верил Ты и Богу, и царю.
Я не повторю Твоих ошибок,
Ни одной из них не повторю!
В мире не найдется святотатца,
Чтобы поднял на меня копье,
Если ж я умру, - что может статься, -
Вечным будет царствие мое!
Глава 3
Подмосковная ночь
Он один, а ему не можется,
И уходит окно во мглу,
Он считает шаги, и множится
Счет шагов от угла к углу.
От угла до угла потерянно
Он шагает, как заводной.
Сто постелей ему постелено:
Не уснуть ему ни в одной!
По паркетному полу голому
Шаг и отдых, и снова шаг,
Ломит голову, ломит голову,
И противно гудит в ушах!
Будто кто-то струну басовую
Тронул пальцем и канул прочь,
Что ж не спится ему в бессонную,
В одинокую эту ночь?
Вином упиться? Позвать врача?
Но врач - убийца, вино - моча.
На целом свете лишь сон и смех,
А Он в ответе один за всех!
И как будто сдирая оспины,
Вытирает он пот со лба.
Почему, почему, о, Господи,
Так жестока к нему судьба?
То предательством, то потерею
Оглушает всю жизнь его.
"Что стоишь ты там, за портьерою?
Ты не бойся меня, Серго!
Эту комнату неказистую
Пусть твое озарит лицо!
Ты напой мне, Серго, грузинскую,
Ту, любимую мной, кацо,
Ту, что деды певали исстари,
Отправляясь в далекий путь,
Спой, Серго, и забудь о выстреле,
Хоть на десять минут забудь!
Но полно, полно, молчи, не пой!
Предал, подло - и пес с тобой!
И пес со всеми - повзводно в тлен!
И все их семьи до ста колен!"
Повсюду злоба! Везде враги!
Ледком озноба - шаги, шаги.
Над столицами поседевшими
Ночь и темень, хоть глаз коли,
Президенты спят с президентшами,
Спят министры и короли.
Мир, гремевший во славу маршами,
Спит в снегу с головы до пят,
Спят министры его и маршалы.
Он не знал, что они не спят,
Что, притихшие, сводки утренней
В страхе ждут и с надеждой ждут,
А ему все хужей, все муторней,
Сапоги почему-то жмут!
Не приказанный, неположенный
За окном колокольный звон!
И, припав на колени, "Боже Мой!" -
Произносит бессвязно он, -
"Молю, Всевышний, Тебя, Творца!
На помощь вышли скорей гонца!
О дай мне, дай же - не кровь, вино.
Забыл, как дальше. Но все равно,
Не ставь отточий
Конца пути,
Прости мне, Отче,
Спаси. Прости. "
Глава 4
Ночной разговор в вагоне - ресторане
Вечер, поезд, огоньки,
Дальняя дорога.
Дай-ка, братец, мне трески
И водочки немного.
Бассан-бассан-бассана,
Бассаната-бассаната.
Что с вином, что без вина -
Мне на сердце косовато.
Я седой не по годам,
И с ногою высохшей.
Ты слыхал про Магадан?
Не слыхал?! Так выслушай.
А случилось дело так:
Как-то ночью странною
Заявился к нам в барак
"Кум" со всей охраною.
Я подумал, что конец,
Распрощался матерно.
Малосольный огурец
Кум жевал внимательно.
Скажет слово и поест,
Морда вся в апатии,
"Был, - сказал он, - говны, съезд
Славной нашей партии.
Про Китай и про Лаос
Говорились прения,
Но особо встал вопрос
Про Отца и Гения".
Кум докушал огурец
И закончил с мукою :
"Оказался наш Отец
Не отцом, а сукою. "
Полный, братцы, ататуй!
Панихида с танцами!
И приказано статуй
За ночь снять со станции.
. Так представь - метет метель,
Темень, стужа адская,
А на нем одна шинель
Грубая, солдатская,
И стоит он напролом,
И летит, как конница,
Я сапог его кайлом,
А сапог не колется.
Помню, глуп я был и мал,
Слышал от родителя,
Как родитель мой ломал
Храм Христа Спасителя.
Бассан-бассан-бассана,
Черт гуляет с опером,
Храм - и мне бы - ни хрена,
Опиум, как опиум,
А это ж Гений всех времен,
Лучший друг на веки!
Все стоим ревмя ревем,
И вохровцы, и зэки.
Но тут шарахнули запал,
Применили санкции,-
Я упал, и Он упал,
Завалил полстанции.
Ну, скостили нам срока,
Приписали в органы,
Я живой еще пока,
Но, как видишь, дерганный.
Бассан-бассан-бассана,
Бассаната-бассаната!
Лезут в поезд из окна
Бесенята, бесенята.
Отвяжитесь, мертвяки!
К черту, ради Бога.
Вечер, поезд, огоньки,
Дальняя дорога.
Глава, написанная в сильном подпитии
и являющаяся авторским отступлением
То-то радости пустомелям,
Темноты своей не стыжусь,
Не могу я быть Птолемеем,
Даже в Энгельсы не гожусь.
Но от вечного бегства в мыле,
Не устройством своим томим,
Вижу - что-то неладно в мире,
Хорошо бы заняться им,
Только век меня держит цепко,
С ходу гасит любой порыв,
И от горести нет рецепта,
Все, что были, - сданы в архив.
И все-таки я, рискуя прослыть
Шутом, дураком, паяцем,
И ночью, и днем твержу об одном -
Не надо, люди, бояться!
Не бойтесь тюрьмы, не бойтесь сумы,
Не бойтесь мора и глада,
А бойтесь единственно только того,
Кто скажет: "Я знаю, как надо!"
Кто скажет: "Идите, люди, за мной,
Я вас научу, как надо!"
И, рассыпавшись мелким бесом,
И поклявшись вам всем в любви,
Он пройдет по земле железом
И затопит ее в крови.
И наврет он такие враки,
И такой наплетет рассказ,
Что не раз тот рассказ в бараке
Вы помянете в горький час.
Слезы крови не солонее,
Дорогой товар, даровой!
Прет история - Саломея
С Иоанновой головой.
Земля - зола и вода - смола,
И некуда, вроде, податься,
Неисповедимы дороги зла,
Но не надо, люди, бояться!
Не бойтесь золы, не бойтесь хулы,
Не бойтесь пекла и ада,
А бойтесь единственно только того,
Кто скажет: "Я знаю, как надо!"
Кто скажет: "Всем, кто пойдет за мной,
Рай на земле - награда".
Потолкавшись в отделе винном,
Подойду к друзьям-алкашам,
При участии половинном
Побеседуем по душам,
Алкаши наблюдают строго,
Чтоб ни капли не пролилось.
"Не встречали - смеются - Бога?"
"Ей же Богу, не привелось".
Пусть пивнуха не лучший случай
Толковать о добре и зле,
Но видали мы этот "лучший"
В белых тапочках, на столе.
Кому "сучок", а кому коньячок,
К начальству - на кой паяться?!
А я все твержу им, ну, как дурачок:
Не надо, братцы, бояться!
И это бред, что проезда нет,
И нельзя входить без доклада,
А бояться-то надо только того,
Кто скажет: "Я знаю, как надо!"
Гоните его! Не верьте ему!
Он врет! Он не знает - как надо!
Дело явно липовое - все как
на ладони,
Но пятую неделю долбят допрос,
Следователь-хмурик с утра на валидоле,
Как Пророк, подследственный бородой
оброс.
А Мадонна шла по Иудее.
В платьице, застиранном до сини,
Шла Она с котомкой за плечами,
С каждым шагом становясь красивей,
С каждым вздохом делаясь печальней.
Шла, платок на голову набросив -
Всех земных страданий средоточье,
И уныло брел за ней Иосиф,
Убежавший славы Божий отчим.
Ave Maria.
Упекли Пророка в респулику Коми,
А он возьми и кинься башкою в лебеду.
А следователь-хмурик получил
в месткоме
Льготную путевку на месяц в Теберду.
А Мадонна шла по Иудее.
Подскользаясь на размокшей глине,
Обдирая платье о терновник,
Шла она и думала о Сыне
И о смертных горестях сыновних.
Ах, как ныли ноги у Мадонны,
Как хотелось всхлипнуть по-ребячьи,
А в ответ Ей ражие долдоны
Отпускали шутки жеребячьи.
Ave Maria.
Грянули в последствии всякие хренации,
Следователь-хмурик на пенсии
в Москве,
А справочку с печатью о реабилитации
Выслали в Калинин Пророковой вдове.
А Мадонна шла по Иудее.
И все легче, тоньше, все худее
С каждым шагом становилось тело.
А вокруг шумела Иудея
И о мертвых помнить не хотела.
Но ложились тени на суглинок,
И роились тени в каждой пяди,
Тени всех бутырок и треблинок,
Всех измен, предательств и распятий.
Ave Maria.
Дато, я и кинжал
Человек я вообще-то совершенно мирный, от оружия и воинских подвигов весьма далёкий. И желание «убить» возникает у меня нечасто, а прямо даже скажем – редко. И в основном – в адрес учеников, если они бездельничают. Потому что учительствую всю жизнь, сорок два года уже.
Но в последний день рождения Дато подарил мне кинжал…
… В узкой и длинной тёмно-синей коробке, на которой написано «Оружие Кавказа», покоится великолепный клинок в ножнах с чернением и позолотой. Красиииииво – непередаваемо! Но самое большое потрясение испытал я, когда из ножен его извлёк. На глянцевом зеркале клинка, узорно украшенном чернённой же тончайшей резьбой, Дато мой сделал ещё и надпись от себя. На верхней грани затейливой вязью выведено: «На тот случай, когда меня нет рядом». На нижней же лаконичное завершение: «Олегу от Дато». Режущие кромки кинжала не очень остры, думаю, потому, что создатель оружия решил: его будущий владелец должен заточить их под свою руку. Конец же клинка остёр, как швейная игла. Глядя на это смертоносное великолепие, понимаешь, что оружие – всегда серьёзно…
Сам Дато, друг мой дорогой, тоже занят трудом, совсем даже противоположным смерти. Высоко в горах, у себя на родине, в небольшом горском селении он лечит людей – не даёт им погибнуть и борется до самого последнего за каждую жизнь. Когда он говорит со мною о своей работе, я очень понимаю и чувствую его. Понимаю, как приходит вечером домой совершенно без сил, потому что ведь не просто дать людям лекарства его задача. Он с л у ш а е т их и своею душой хочет обогреть их прозябшие и часто отчаявшиеся уже души. А назавтра опять встречается с Али, Исой, Шахрани и Умаром. И снова старается, чтобы надежда не покинула их.
И вдруг – кинжал как подарок на день рождения!
Противоречие, - скажете вы?
Нет в том никакого противоречия, ибо Дато мой – воин в свои пятьдесят три года. Это, скорее всего, потому, что дышит он чистым воздухом гор всю свою жизнь и хочет уберечь горы эти, и небо над ними, и воду в реках, с шумом несущихся в ущельях, в чистоте и первозданном спокойствии. А ещё потому, наверное, что он – чеченец и невозможно красивый человек. Красивый той экзотической красотой своего народа, которую почувствует всякий, кто только взглянет на Дато.
И столь же неожиданна и экзотична душа моего друга. Это уж я знаю наверняка, потому что видимся мы нечасто, а только тогда, когда он приезжает по своим лечебным делам в мой город, раскинувшийся на семи холмах. Мы обязательно тогда стараемся повидаться и весь вечер посвящаем друг другу, потому что – говорим. А ведь нет ничего важнее для людей, чем г о в о р и т ь друг с другом о самом главном для них в эту минуту, о самом сокровенном и дорогом.
Я рассказываю ему о своих учениках, сыновьях и внуках, о здоровье мамы, которым Дато всякий раз в первую голову интересуется. Он же мне – о пациентах, о своей семье, о дочери, которая только окончила Ставропольский мединститут и делает первые шаги, продолжая то, чему отец посвятил всю жизнь. О жене своей говорит, нежно и бережно, о том, что она для него настоящая помощница в деле, а не только мать его детей. О зяте своём рассказывает, который так стремится попасть на работу в Москву, что даже похудел в последнее время.
О людях, одним словом, говорим мы с Дато всегда при встрече.
А в этот раз о Рамзане Кадырове, о Владимире Путине. Кто это, спросите вы меня? И я отвечу: тоже люди, такие же, как мы с вами, из кожи, мяса и костей сделанные, в которых Аллах и Бог вдохнули души и…
Тут Дато меня перебил, шумно вздохнув. А потом сказал: «Пойдём-ка покурим…»
В эти моменты я испытываю к нему особенную нежность, потому что он позволяет наблюдать мне за тем, как думает. И нет ничего в этот миг краше человека, рождающего мысль!
Глаза его, яркие и живые всегда, вдруг туманятся. И я понимаю, что никого для него сейчас вокруг нет. Лишь Он и Мысль, которая как тень блуждает по самым потаённым закоулкам его души и, словно на глади прозрачного озера где-нибудь в горах, отражается на лице его.
В этот раз Дато, казалось, и не заметил, что прикурил вторую сигарету от почти докуренной первой. Когда же и она истлела в пальцах его, заговорил наконееееееец:
- Знаешь, мой друг, мне кажется сейчас, что люди на корабли похожи. И разные такие же, как корабли. Есть гигантские океанические лайнеры, красная ватерлиния которых проходит высоко над волнами. Знаешь, для чего она? Это метка, указывающая, сколько груза может принять в себя корабль и на какую максимальную глубину может погрузиться в пучину, чтобы не пойти ко дну. И чем грандиознее корабль, чем мощнее, тем больше у него сил и возможностей, тем выше его ватерлиния над водой. Есть быстроходные глиссеры, которые всегда спешат и за жизнь свою, суетную и стремительную, успевают проделать многие и многие километры пути. А мимо них мелькают чужие земли и незнакомые люди. Есть ещё парусники, вверившие себя воле и прихоти волн. Они подвластны только силе ветра, который кругами носит их на каком-нибудь морском пятачке. А они и не видят ничего вокруг, потому что постоянно заняты лишь одним: поймать бы ветер в объятия своих парусов и мчаться быстрее, быстрее и быстрее.
Но если вдруг какие-то из этих кораблей и корабликов исчезнут с лазурной глади, море сразу же осиротеет, живым перестанет быть. А это – неправильно. Пусть всегда будут те, кто преодолевают расстояния между континентами, и те, что плещутся у самого берега. Тех и других нужно беречь и защищать от непогоды и бурь…
… Опять рассматриваю прохладную сталь кинжала. Теперь вижу, что с обратной стороны, у самого основания выгравированы стихи:
Да не прольётся кровь
На сталь сего клинка.
Не будет пусть нужды
Достать его из ножен,
Но, обнажив, лишь твёрдая рука
Узнает, как красив он и надёжен…
Люди, как корабли на океанских волнах бытия - красивое сравнение, Олег Борисович! Понравился светлый ваш рассказ о мудром Дато! Спасибо! С уважением,
Портал Проза.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и законодательства Российской Федерации. Данные пользователей обрабатываются на основании Политики обработки персональных данных. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.
© Все права принадлежат авторам, 2000-2022. Портал работает под эгидой Российского союза писателей. 18+
Да не прольется кровь на сталь сего клинка
Читай меня сердцем.
@fioridimare - архитектор твоих мыслей
Детальная рекламная статистика будет доступна после прохождения простой процедуры регистрации
Telemetr.me Подписаться
Найдено 239 постов
| KhDi : 533 | на пост: 108 | ER: 20.3% Публикации Упоминания Аналитика 2022-07-23 00:00:35 | Показать пост | 209 0 |
| KhDi : 533 | на пост: 108 | ER: 20.3% Публикации Упоминания Аналитика 2022-07-23 00:00:33 | Показать пост | 207 0 |
…Когда я погибал, безвинный, безотрадный,
И шепот клеветы внимал со всех сторон,
Когда кинжал измены хладный,
Когда любви тяжелый сон,
Меня терзали и мертвили,
Я близ тебя еще спокойство находил…
Кавказский пленник
А.С. Пушкин
| KhDi : 533 | на пост: 108 | ER: 20.3% Публикации Упоминания Аналитика 2022-07-22 00:02:06 | Показать пост | 203 0 |
| KhDi : 533 | на пост: 108 | ER: 20.3% Публикации Упоминания Аналитика 2022-07-22 00:02:06 | Показать пост | 193 0 |
| KhDi : 533 | на пост: 108 | ER: 20.3% Публикации Упоминания Аналитика 2022-07-22 00:01:11 | Показать пост | 192 0 |
Царь Филипп Македонский, разгромив афинян, очень возгордился. Чтобы сдерживать себя, он назначил специального человека, который каждое утро трижды напоминал ему, что он обычный человек.
| KhDi : 533 | на пост: 108 | ER: 20.3% Публикации Упоминания Аналитика 2022-07-21 16:44:16 | Показать пост | 204 0 |
| KhDi : 533 | на пост: 108 | ER: 20.3% Публикации Упоминания Аналитика 2022-07-21 16:44:06 | Показать пост | 192 0 |
Вы взгляните на эту жизнь: наглость и праздность сильных, невежество и скотоподобие слабых, кругом бедность невозможная, теснота, вырождение, пьянство, лицемерие, вранье. Между тем во всех домах и на улицах тишина, спокойствие; из пятидесяти тысяч живущих в городе ни одного, который бы вскрикнул, громко возмутился. Мы видим тех, которые ходят на рынок за провизией, днем едят, ночью спят, которые говорят свою чепуху, женятся, старятся, благодушно тащат на кладбище своих покойников, но мы не видим и не слышим тех, которые страдают, и то, что страшно в жизни, происходит где-то за кулисами. Всё тихо, спокойно, и протестует одна только немая статистика: столько-то с ума сошло, столько-то ведер выпито, столько-то детей погибло от недоедания. И такой порядок, очевидно, нужен; очевидно, счастливый чувствует себя хорошо только потому, что несчастные несут свое бремя молча, и без этого молчания счастье было бы невозможно. Это общий гипноз.
| KhDi : 533 | на пост: 108 | ER: 20.3% Публикации Упоминания Аналитика 2022-07-21 00:02:06 | Показать пост | 56 0 |
| KhDi : 533 | на пост: 108 | ER: 20.3% Публикации Упоминания Аналитика 2022-07-21 00:01:06 | Показать пост | 56 0 |
было бы проще, если бы я была положительной героиней,
но белый цвет из нас
достался тебе,
поэтому мне пришлось стать королевой зла,
черным ангелом,
обгоревшей горгоной.
Кубачинское серебро (Дагестан)!
Роскошь и загадка, восточная мудрость и аристократизм – все это заключается в двух словах «кубачинское серебро». Серебряный браслет на нежной женской руке притягивает и завораживает замысловатым переплетением узора. Хочется разгадать эти ювелирные знаки, постичь их тайну, не отрывая взора от блеска драгоценного металла.
Уже много веков аул Кубачи известен миру как уникальный центр художественной культуры. Мировую славу принесло кубачинским мастерам производство оружия, изысканно отделанного серебром, резной слоновой костью, золотой насечкой. Популярностью пользуются разнообразные ювелирные украшения с применением гравировки, черни, позолоты, зерни и скани, цветной перегородчатой и выемчатой эмали, инкрустации драгоценными и полудрагоценными камнями. Высокого совершенства достигло искусство изготовления роскошной подарочной посуды. Кубачинские изделия всегда были синонимом высочайшего мастерства и качества.
Издревле одними из самых искусных мастеров-ремесленников, творящих настоящие шедевры из серебра, были кубачи – жители поселения в горах Дагестана, славившиеся умением изготавливать доспехи и кольчуги. С тех пор кубачинское серебро – это знак качества достойный самых драгоценных персон.
Кубачинское мастерство названо так по месту возникновения ремесла – дагестанский аул Кубачи. В античные времена древние греки разрабатывали рудники на территории Кавказа, добывали драгоценные металлы, в том числе серебро, и здесь же занимались изготовлением ювелирных изделий. Так местные жители переняли искусство владения металлом. Тем не менее, о самостоятельных кубачинских мастерах стало известно из трудов арабского историка Аль-Масуди, жившего в X веке. По его рассказам на территории нынешнего аула Кубачи проживали ремесленники – кольчужники, изготавливавшие не только великолепные по своим защитным свойствам кольчуги, но и лучшее боевое оружие. Отсюда и пошло название «Кубачи», что в переводе с турецкого языка означает «оружейных дел мастера» или «кольчужники».
«Кубачи» по праву является брендом в мире эксклюзивных ювелирных произведений из серебра.
Серебряные изделия ручной работы во все времена считались признаком хорошего вкуса. Столовое серебро кубачинцев поражает своей роскошью и неповторимостью. Серебряные чаши и блюда с черненным цветочным орнаментом удивляют истинных ценителей эксклюзивных ювелирных изделий. Кубки для напитков, инкрустированные различными каменьями, напоминают восточные сказки о джинах и падишахах.
Изделия кубачинских мастеров отмечены премиями и грамотами многих российских и зарубежных выставок. Некоторые серебряные изделия выставлены в музеях всего мира. Столовое серебро Кубачи от других производителей отличает оригинальная обработка металла, сложная гравировка, великолепные узоры, нередко покрытие чернью, эмалью, а также кубачинские мастера размещают на изделиях вставки из слоновой кости и камни различной красоты и ценности.
В истории кубачинцы известны с XI в, как зирихгераны (перс. «кольчужники»), а с XV в. — как Кубачи (турец. «кольчужники»). В V—X вв. Кубачи — центр Зирихгерана — одного из раннегосударственных образований Дагестана, игравшего активную роль в политической жизни Северо-Восточного Кавказа. В XVI—XVII вв. отстаивали независимость в борьбе с кайтагскими уцмиями и казикумухскими ханами. В XVIII в. кубачинцы испытали нашествие войск иранского завоевателя Надир-шаха. После присоединения Дагестана к России по Гюлистанскому договору 1813г селение Кубачи вошло в состав Кайтаго-Табасаранского округа. С 1921 года Кубачи в составе Дагестанской АССР, с 1991 — Республика Дагестан.
Во время похода на Дагестан в XVIII персидский завоеватель Надир-шах, зная, что кубачинцы – хорошие оружейники, не напал на село сразу, а выслал разведку, чтоб оценить, насколько хорошо вооружены кубачинцы. Жители села на плоских крышах домов, выставили кувшины (мунчалы), с которыми женщины ходят за водой к родникам. На каждой крыше их поставили по четыре штуки - два горизонтально и два вертикально. Разведчики приняли кувшины с водой за пушки, и доложили об этом Надир-шаху. Во избежание больших потерь завоеватель не стал штурмовать Кубачи. Так благодаря медным или бронзовым кувшинам, похожим на пушечные стволы, Кубачи уцелело от полного разорения и разрушения, которому Надир-шах подверг многие села Дагестана.
Читайте также: